– А что ее преподавать? Ей жизнь учит.
Мы шли узкими, кривыми тротуарами, словно разрастающийся все
время Урбис оттеснял от себя обычный Рим, сдавливал дома и улицы. Иногда проезжала,
медленно и неуклюже, карета, но в основном люди шли пешком. И никто за нами не
гнался.
– Йенс, я знаю тут одно местечко… – начал я. – Надо нам
переодеться. В мирское.
– Идем… – согласился Йенс. Ему явно делалось все хуже и хуже
– среди людей, среди открытых пространств.
– Только сам я туда не сунусь. Знают меня там, понимаешь?
Сообразят, что Ильмар Скользкий убежал из Урбиса.
– Ты что же, думаешь, кто-то знает, что Церковь тебя
схватила? – удивился Йенс. – Тайна это. Человек десять – двадцать, пожалуй,
знают. Не удивлюсь, если и Владетелю не сообщили.
– Тогда тем более туда дороги нет. Продадут меня вмиг. А вот
тебя не выдадут. Мало ли зачем монаху мирская одежда и грим. Да… тем более
решат, что никакой ты не святой брат, а вор, монахом прикинувшийся.
– Теперь так оно и есть, – согласился Йенс.
Рим я знал плохо, но все-таки через час мы вышли к площади
Одиннадцати Раскаявшихся. Примечательна она была скульптурной группой, в центре
возвышающейся: одиннадцать римских солдат, упавших на колени и ниц,
протягивающих руки к тому, кого изобразить скульптор не дерзнул. Скульптуры
были славные, изваянные самим Микеланджело, по особому разрешению Пасынка
Божьего. С одной стороны, не пристало статуи апостолов на площадях ставить, на
радость голубям, но с другой – ведь тогда Одиннадцать Раскаявшихся еще не стали
апостолами вместо одиннадцати проклятых вероотступников. Вот и появились на площади
римские солдаты, уже осененные невидимой благодатью, но еще не ставшие рука об
руку с Искупителем.
– Вон тот дом, – указал я Йенсу. – На первом этаже, там
актерская лавка, и костюмы любые, и грим…
– Откуда деньги? – горько усмехнулся Йенс.
– Вместо денег скажешь – да любому, хоть продавцу, хоть
хозяину: «Старик Балтазар меня послал. Просил забрать заказ на двоих, что на
той неделе делал».
Йенс недоуменно посмотрел на меня.
– Хозяин – сам бывший вор, – объяснил я. – Платят ему – и
немало – за то, что всех с этими словами приходящих он снабжает одеждой, гримом
и толикой денег. Во всех крупных городах такие лавчонки есть.
Мне показалось, что бывшего – чего уж греха таить, и впрямь
бывшего – монаха хватит удар. Неужто он думал, что воровская братия – одиночки,
и нет у нас общей казны, общих законов и сходок?
– Тебя спросят только об одном, – продолжил я. -«Какой
заказ?» Ответь… как считаешь, кем нам нарядиться лучше?
Йенс неуверенно пожал плечами. Ох, намучаюсь, если придется
долго с ним пробыть!
– Скажешь… – Я заколебался. – Скажешь, что костюмы для купца
и приказчика.
– Теперь я и впрямь твоим слугой буду, – пробормотал Йенс.
– Нет, ошибаешься. Приказчиком я оденусь. Купцу в дороге
можно щеки надувать и молчать важно. А вот приказчику суетиться придется. Иди,
Йенс.
Он все еще медлил.
– Если нас схватят, – слегка надавил я, – то будут пытать.
Меня-то уж точно! А тогда, сам понимаешь, все раскроется. И считай, что не спас
ты своего сына, не спасся сам и меня угробил. К чему тогда было из подземелий
выбираться, беднягу Пьера по башке бить?
– Уж его-то точно стоило огреть, за его стряпню… –
пробормотал Йенс. И двинулся к лавке довольно уверенной походкой.
Я вздохнул и отошел к скамейке. Если все пройдет гладко, то
через час мы будем трястись в дилижансе, удаляясь от Рима. А если нет…
Опустив руку под рясу, в карман штанов, я потрогал лезвие
ножа. Плохой нож.
Но себя убить я сумею. Лучше ад, чем каменная яма.
Дорога от Рима к Лиону – без малого тысяча километров. Но
дорога хорошая, ей еще и века нет. Каменные плиты уложены ровно, стык в стык,
по ширине – даже два больших дилижанса разъехаться могут, а кое-где, когда
дорога проходит мимо крупных сел и городков, вместо плит выложен новомодный
асфальт.
Что бы делала Держава без хороших дорог?
Наверное, на провинции бы распалась. Ведь сейчас путь от
Рима к Лиону, на хорошем дилижансе, с восьмериком лошадей, которых на каждой
станции меняют, занимает меньше полутора суток. А попробуй верхом это
расстояние одолеть?
Денег у нас было немного. Три стальные марки, что Йенс в
своем тайничке прятал, да десять марок, которые нам на двоих перепали от
хозяина актерской лавки. И двенадцать марок я, недрогнувшей рукой, отдал за
билеты третьего класса в самом лучшем дилижансе, уходящем в Лион.
Одно радовало – в третьем классе никто, кроме нас, не ехал.
Вся крыша дилижанса, огороженная деревянным бортиком и со скамейками на
двадцать человек, была пуста. Поскольку ночью начал моросить мелкий противный
дождик, то и люки, ведущие на крышу, закрыли. Сидели мы в полном уединении, и
за грохотом колес даже возница с помощником не мог наш разговор слышать.
А говорить хотелось. Кутаясь в плащи – у меня попроще, у
Йенса – побогаче, пусть и ношеный, сидели рядышком, словно закадычные друзья. И
рассказывал я своему бывшему надзирателю… да, считай, все рассказывал. Про
каторгу. Про то, как узнал, что у мальчишки Марка есть Слово, и на том Слове –
кинжал, для бегства необходимый. Как бежали мы с Печальных Островов… как ушел в
одиночестве Маркус, воспользовавшись тем, что я подвернул ногу… а я лишь потом
понял – моим товарищем был принц Дома.
Йенс слушал внимательно, иногда спрашивая что-то, уточняя.
Наверное, разговор помогал ему отвлечься от тяжелых дум.
Когда же я закончил рассказом о засаде, ждавшей нас в
Неаполе, о том, как Маркус взял на Слово все оружие, что было вокруг… попутно
еще колесо от дилижанса и прочую мелочь прихватив, Йенс рефлекторно сложил руки
святым столбом.
– Вот потому я и решил, Йенс, – сказал я, – что помогать
Маркусу – мой долг. Он Искупитель, вновь пришедший к нам. Новый Искупитель.
– Почему же Церковь ловит его? – спросил Йенс. – Или ты
хочешь сказать, что Пасынок Божий преступил через веру ради собственных благ?
Быстро схватывает…
– Нет, Йенс. Наверное, они считают, что Маркус – самозванец.
Или хуже того – Искуситель.
– Храни нас, Господь… – прошептал Йенс. – Если так… Что ты
сам думаешь?
– Я не знаю. Теперь уже и не пойму.
– А что решил делать?
– Найти Маркуса. Быть рядом. Понять… и попытаться его
остановить, если и впрямь…
Я не договорил.