История руссов. Варяги и русская государственность - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Лесной cтр.№ 63

Что за таинственный народ «Roun», никто не знает, но еще в 1892 году Красносельцев усмотрел в этом ошибочно написанное «Rous». Сам Васильев указывает (стр. 209), что рукопись, в которой встретилось Roun, «очень испорчена и полна ошибок». Потому мы вправе принять мысль Красносельцева, что здесь упомянут народ «Русь».

Если это так, то празднование избавления от руссов празднуется не 5-го, а 25 июня. Тогда все приходит в полную гармонию: руссы напали 18 июня, грабили целую неделю и уехали 25 июня 860 года. Но нам могут возразить: ведь речь идет о нападении сарацинов и руссов, где же сарацины?

Правда, в 860 году сарацины прямо не нападали на Царьград, но зато была серьезная война с ними, неудивительно, что в благодарности небу упомянуты все враги, от которых избавились. Так как манускрипт, содержащий дату, относится не к IX, а к X столетию, то с особой требовательностью подходить к религиозному источнику нельзя, — не следует забывать, что многие греческие официальные летописи вообще обходятся без дат, а если и употребляют, то часто с явными ошибками.

Мы, конечно, не считаем эту деталь выясненной окончательно, но возможность указанного решения не исключена.

9. В связи с только что сказанным становится ясно, что все греческие источники, сообщившие, что император возвратился в Царьград во время осады руссами, основаны на каком-то недоразумении. Сам Васильев отмечает, что самые серьезные и надежные источники об этом не говорят ни слова. Фотий же прямо восклицает: какой ужас — ни армии, ни флота, ни императора!

Да, наконец, где же хоть капля здравого смысла: допустим, что император бросился, узнав об опасности Царьграду, назад, но как он физически мог проникнуть за его стены, ведь геликоптеров тогда не было! Как он мог переехать с малоазийской стороны незамеченным через Босфор, как он мог вылезть на стены?

Наконец, какой идиот, будучи императором, бросится с горсточкой придворных на спасение огромного города, осажденного многими тысячами врагов? Ведь его присутствие соотношения сил не меняло, зато сам он представлял собой замечательную добычу, с которой можно было содрать невероятный выкуп.

Просто не верится, чтобы взрослые серьезные люди обсуждали сказочки для детей дошкольного возраста.

Васильев в этом отношении безупречен: он сообщает все факты, ему известные, и подчеркивает, что никаких положительных свидетельств в пользу только что упомянутых утверждений нет.

Но, будучи безусловно честен в изложении фактов, он все же отдает дань своему порочному мышлению — он всё время твердит о неудаче руссов.

Но ведь венецианские хроники положительно утверждают о триумфе руссов, нет ни одного исторического данного, что во время осады было сражение и руссы, на суше ли, на море ли, были разбиты. Сам Фотий, свидетель событий, говорит, что причина отступления руссов неизвестна, и приписывает это Божьей милости. Значит, руссы вернулись совершенно целые, — это раз.

Урон, нанесенный грекам, был огромным, и обида отомщена тысячекратно, — это два.

Наконец, не только предместья Царьграда, окрестности, но и Принцевы острова [105] были ограблены и добыча была огромна, — это три. Где же здесь неудача?

Правда, руссам не удалось взять Царьграда, но сам же Фотий говорит, что это зависело от желания победителей. Зачем было брать его, если месть была насыщена, лодки полны награбленного добра, а штурм города означал только людские потери? Руссы, выполнив все свои желания, спокойно отплыли с триумфом.

Здесь не место разбирать подробно всю книгу Васильева. Одно несомненно: она ни в малейшей мере не изменяет картины событий, набросанной нами в первом выпуске, в некоторых местах она решительно порывает с норманизмом, в других местах она остается на старых позициях именно потому, что Васильев, решивши загадку наполовину, не смог решить ее всю. Было действительно два похода: 860-го и 874 годов, но не 860-го и 861-го.

В ряде наших очерков мы показали с полной несомненностью не только ошибочность и полную несостоятельность норманистской теории, но и, главное, несостоятельность научного метода историков, позволяющего не только возникать, но и существовать столетиями подобным теориям.

Что с методом историков дело обстоит крайне плохо, видно из того, что советские историки, удачно избавившиеся от гипноза норманистской теории, урока из совершившегося не сделали: они начинают создавать историю, подобную той, которая создалась на основании норманистской теории. Они видят в истории классовую борьбу там, где ее не было, или, во всяком случае, документальных следов ее найти нельзя. Они уподобляются Шерлокам Холмсам, нашедшим пятно крови и решающим, что здесь было совершено преступление, а на самом деле просто у кого-то пошла носом кровь.

Как пример следования ложному научному методу, мы разберем работу С. А. Жебелева «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» [106] , поднятую на щит советскими историками, как блестящее произведение по глубине своего анализа.

Мы увидим ниже, что этот анализ мало отличается по приближению к действительности от 1002-й ночи, только последняя рассказана не «Шехеразадницей» известного советского анекдота, а С. А. Жебелевым, ученым.

Если подобный анализ считают образцовым и ему подражают, можно себе представить, какие новые сказки-откровения свыше будут наполнять историю, написанную советскими историками, через 10–20 лет.

В чем видят основную заслугу анализа Жебелева? Ответить можно его же словами: «Для нас же восстание скифских рабов на Боспоре представляет особенный интерес, как первое революционное восстание угнетенных против угнетателей в античных колониях на территории СССР».

Мы (скажем безоговорочно) — всегда за угнетенных, где бы они ни были, в Боспоре ли в последнее десятилетие II века до нашей эры, или на Колыме в настоящий момент. Мы — на стороне справедливости, и прежде всего за трудящихся и против эксплоататоров (явных или замаскированных) в любой форме человеческого общества, но мы не считаем возможным давать своим чувствам командовать в научных вопросах над историческими фактами.

Ниже мы покажем, что Жебелев совершенно извратил смысл того, что он нашел в истории; его статья — это ползание на животе перед сильными мира сего, и возможно, от врожденного чувства рептильности. Мы уже видели, на примере Н. Я. Марра, какой колоссальный вред науке (и в особенности советской) причинил он своими попытками решать научные вопросы с марксистской точки зрения, т. е. следуя нормам не логики, а политики.

Крупной заслугой И. В. Сталина является то, что он разоблачил этого научного помпадура, высоко поднятого на щит руководящими кругами в России. Теперь повторяется то же, только несколько в иной плоскости: советские историки измышляют восстания угнетенных там, где их не было, и тем совершенно дискредитируют советскую науку.