Отрадно, что есть на Руси такие люди.
– Как Матвей Власович, где Евпатий Коловрат? – спросил Михаил Всеволодович.
– Погиб Коловрат, снарядом зашибло насмерть. А Матвей Власович ранен. Спит сейчас.
– Прими Господь души рабов твоих! – перекрестился черниговский князь.
Посидели молча.
– Об одном жалею, – горько сказал князь Михаил, – что отверг призыв о помощи князей рязанских. Гордыня меня заела… грех мой. Славен был Евпатий, великий вой русский. Но не жалею, что пошел под руку твою, князь Керженский! Руку Господа вижу в делах твоих. Великое дело справил – орду малыми силами одолели.
– Будет тебе, Михаил Всеволодович. На то мы и вои, чтобы Русь от врагов защищать. Владимир Юрьевич, – обратился я к княжичу, – я слышал – ты московский стол получил?
– Да, – кивнул тот. – И дружина у меня из московских бояр.
– Тогда будь добр, пушки все к себе в град забери. Вместе с расчетами.
– Добре.
* * *
– Уй-ча! – Монгол опустил копье и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, копье на врага.
Удар! В последний момент успеваю отбросить вражеское копье в сторону, но все равно щит от удара трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдает в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копье и орет:
– Уй-ча! – Наклонив копье, поганый опять атакует.
Я дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперед, держа клинок перед собой.
С силой выбрасываю вперед, целя степняку в грудь, а саблей пытаюсь отвести наконечник вражьего копья в сторону. Не успел. Страшный удар вырывает из седла. Все тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникают под доспех и приносят облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу – монгольское копье, соскользнув с нагрудника вверх, вспороло кольчугу и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но все равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.
А я его все-таки достал! Поганый копошился в четырех метрах. Острие пики вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги. Ну, что же, получается один – один.
Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев ее, смотрит на меня.
– Буол? – моему изумлению нет предела. Он ведь мертв. Шею ему Михаил Борзов свернул. Это Лисин сам видел.
Монгол щерится и встает.
– Не ожидал, урус? Я не Буол. Я Тургэн.
Брат-близнец? Значит, мстить собрался? Ну-ну.
– У тебя хорошая бронь, урус.
Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трех метрах от меня.
– Зато у тебя не очень, Тургэн.
Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасет, а кроме ножа и сабли, у меня ничего нет.
– Это была лучшая цзыньская работа, урус, – морщится поганый. На левом плече у него расползается темное пятно.
Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперед и поднял оружие.
– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.
– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Тургэн по-монгольски означает – быстрый, значит, надо внимательнее быть. – У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.
Перемещаюсь, держа степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте почему-то льда нет.
– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.
Поганый смотрит на меня и восхищенно цокает:
– Хорошая бронь, урус. Она будет моей!
– Иди и возьми.
Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – степняк быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я еле успеваю отбить летящие в меня ножи.
Тургэн качает головой:
– Ты сильный богатур, урус.
– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.
Монгол злобно зашипел и шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.
Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.
– Я сверну тебе шею.
– Попробуй.
Монгол прыгает вперед:
– Уй-ча!
Вскидываю руки и… просыпаюсь.
Брр. Опять вещий сон? К чему он?
Костер горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.
– Что, Володимир Иванович?
– Сон дурной.
Ежусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит князь Борис.
– Как там дед Матвей?
– Спит. Все в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Владимир Иванович, я посижу.
– А сам-то что?
– Не спится мне.
Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрему…
– Ты умрешь! – кричит поганый, прыгая на меня.
Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата, и, уперев ногу в его живот, перебросил Тургэна через себя. Отдается болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу, метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад. Вскочили. Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моем доспехе. Степняк ногами машет, что твой каратист.
Удар! Успеваю перехватить его ногу. Он падает, но тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Тургэн оказался сверху, и, как я ни пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо, и кровь, пропитавшая все, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.