Вечный огонь - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Бондаренко cтр.№ 32

– Ладно, ладно, – оборвал его Владимир Игнатьевич. – Отправление разрешаю.

– Есть! – козырнул Митусов.

Ехали в одном купе с комиссаром, Иваном Щербацевичем. Он был лет сорока пяти, в звании старшего батальонного (три «шпалы»), с симпатичным, если бы не оспенные ря́бины, лицом, неглупыми глазами.

– А вы сами откуда родом, товарищ комбриг? – поинтересовался комиссар сразу же.

– Из Минска. А вы?

– А я полочанин.

Шимкевич невольно улыбнулся:

– Я детство в Полоцке провел. Заканчивал там кадетский корпус.

Комиссар хмыкнул:

– Считай, что земляки. Вот оно как вышло: едем свои родные места у немчуры отбивать. Как думаете, товарищ комбриг, сдюжим?

На этот вопрос у Шимкевича не было ответа. В только что прослушанной вечерней сводке Совинформбюро ничего ясного сказано не было. Ожесточенные бои на Двинском, Минском и Тарнопольском направлениях против крупных мотомеханизированных частей противника. На Минском направлении противник в результате упорного сопротивления наших войск понес значительные потери. На поле боя остаются тысячи немецких трупов, пылающие танки и сбитые самолеты противников… Все это, наверное, поражает воображение детей и женщин, а вот военным на основании таких «данных» какие-либо выводы сделать невозможно.

Ранним утром, часа в четыре, остановились в Орше. Эшелон загнали на запасной путь у черта на куличках и приступили к выгрузке. Это и спасло во время налета авиации, который начался через полчаса: все бомбы пришлись по центру узла и вокзалу. Шимкевич впервые после Испании увидел фашистские самолеты. Паровозы, столпившиеся на станции, оглашали окрестность унылым, испуганным ревом, словно надеялись гудками оглушить немцев и отогнать их прочь. В сторонке злые коноводы пристреливали из «наганов» тяжелораненых лошадей.

– Сволочи… – Комиссар ожесточенно сплюнул в пыль. – Они, наверное, уже из Барановичей и Минска летают.

Эшелон тронулся в сторону Витебска. Два раза по пути его бомбили «Юнкерсы-87». В Витебске тоже стояли два часа. В Полоцке разгрузились. В небе стоял тяжелый, надрывный гул бомбардировщиков. Но на окраинах часто, зло рявкали зенитки, и к центру вражеские самолеты прорваться так и не смогли. Деревянные окраины Полоцка горели, вместо воздуха – обжигающий, горький дым. Подхваченные теплым потоком, над головами хмурых бойцов кружились обрывки обугленных бумаг…

Прибывающие части сосредотачивались на оборонительном рубеже южнее Полоцка. Сразу же начали рыть противотанковые рвы и эскарпы – в дополнение к тем, что уже успели вырыть мобилизованные полочане. Оборона здесь была мощной – два противотанковых дивизиона, гаубичный артполк в соседнем леске, шесть «бобиков» – 76-миллиметровых пушек полковой артбатареи и восемь «сорокапяток» замаскировали на славу. Плюс сама природа постаралась в пользу наших – сплошная цепь маленьких озер: Яново, Гомель, Паульское, Кривое… Над головами то и дело гудели, уходя в сторону Лепеля, СБшки. И у Шимкевича немного отлегло от сердца, появилась уверенность в том, что рубеж удастся отстоять.

Вечером проводили инструктаж с бойцами истребительных групп. До Шимкевича, засевшего с начштаба над картой в спешно оборудованной землянке, доносилось снаружи:

– Наступающие танки подпускаются к себе, после чего связку гранат кидаем под гусеницы, а бутылку со смесью – на верхнюю часть брони. Израсходовав гранаты и бутылки, заготавливаем грязь-глину, которую кидаем на смотровые щели…

– Разрешите, товарищ комбриг? – В землянку сунулся комбат-1, капитан Спешнев.

– Что там у вас?

– Разведка вернулась. Приволокли «языка». Говорит, завтра большая группа танков пойдет на прорыв аккурат в нашем направлении. Примерно в семь утра.

Митусов хмыкнул, ткнул карандашом в карту.

– Всем бы таких «языков»! А фамилии командиров танков он случайно не перечислил?

Спешнев мельком глянул на майора.

– Между прочим, он русский.

– Кто русский? – поднял голову Шимкевич.

– Да пленный этот. Хотите сами допросить?

Пленный был лет двадцати пяти, в невероятно грязной красноармейской форме со споротыми петлицами, небритый, с утомленным равнодушным лицом. Похоже, он смирился со своей судьбой и отвечал на вопросы глухо, глядя куда-то в сторону. Как попал в плен? 22 июня попал в окружение. Почему сражается на стороне противника? Не сражается, немцы поставили его ездовым при полевой кухне. Откуда вдруг такое доверие? Он знает немецкий, до армии был студентом иняза. Видимо, поэтому.

– Ну, все с тобой понятно… – Вошедший в землянку Щербацевич смотрел на пленного с жесточайшей брезгливостью. – Почему не скрыл знание немецкого? Подыхать в плену не хотелось?

Пленный вдруг взглянул на комиссара с иронией.

– Да подыхать вообще никому не хочется. А кроме того… – он помолчал. – Вы были ТАМ 22 июня? Видели, что ТАМ творилось?..

Через паузу Щербацевич мотнул головой:

– Ведите его к особисту. Получит свои девять грамм, и всего делов.

…Уже на закате Владимир Игнатьевич делал последнюю рекогносцировку. Тихо, только где-то в стороне Витебска погромыхивала иногда стрельба. Отдаленные расстоянием пушки напоминали гром, важный, тяжелый. Пейзаж, расстилавшийся перед позициями, не был примечателен ровно ничем. Слегка всхолмленная местность, рощи, в двух километрах впереди небольшое озерцо, сзади речушка. Ровно две недели назад здесь еще можно было водить хороводы, гулять с девушкой, собирать цветы… Шимкевич усмехнулся: а где он сам был две недели назад? Да любой мог огреть его прикладом, а то и пристрелить, если шибко надо…

Шимкевич в последний раз, до рези в глазах (в бинокль уже было плохо видно), всматривался в складки местности. Роща слева очень не нравилась ему. Любой нормальный командир спрятал бы резервы именно там. А вот противотанковые рвы, наоборот, грели душу, черта с два их разглядишь, поработали полоцкие бабоньки и девчата на славу. Владимир Игнатьевич прислушался к себе: где оно, давнее, страшное, сжимающее живот чувство близкого боя? Не было. То ли в сорок девять иначе воспринимаются такие вещи, то ли будет этот бой неопасным вовсе, и шестое чувство заранее сигналит об этом.

Спать лег около полуночи. И приснилось неожиданно вот что: солнечный день в Минске (он узнал Свислочь, затененную ивами и вербами), непонятно какой, но до ареста, и они всей семьей идут купаться. Варя смеется, в белом летнем платье, а Витька еще маленький, лет семь ему, что ли. А потом к ним присоединились отец, Игнатий Андреевич, в летнем кителе с погонами подполковника, при всех орденах, и Павел Долинский, тоже в новеньком мундире подпоручика. И был это уже не Минск, а Полоцк, кадетский корпус… И тогда Владимир Игнатьевич заплакал во сне. А новые часы (подаренных Тухачевским, конечно же, ему не вернули) тикали на столе, отсчитывая первые минуты нового дня 1941 года – его дня рождения. Странно, но он напрочь забыл об этом.