Вечный огонь - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Бондаренко cтр.№ 30

Холодный ветер проникал под брезент, которым заключенные были накрыты с головой, и ерошил отросшие за время следствия волосы Виктора. Конвоир, прохаживаясь вдоль борта, посмотрел на близкий берег: там копошились люди, качались на волне бревна, предназначенные для сплава. Один из людей, приложив ладонь ко лбу, вглядывался в ползущую мимо баржу, щурился против солнца.

– Чего встал? – грубо кинул Владимиру Игнатьевичу бригадир. – Баржи не видел не разу? А у нас план, между прочим, горит!

Накатившая от баржи волна плеснула о берег, бревна валко заворочались на воде. Бывший военврач 1-го ранга Гольдберг, стоявший рядом, тронул Шимкевича за плечо:

– Владимир Игнатьевич, что с вами?

Но ничего внятного бывший комбриг ответить не смог. Он чувствовал, что сейчас, метрах в ста от него, провезли в числе пяти тысяч других заключенных его сына. Но сказать такое вслух – засмеют. Зэка народ языкастый, скорый на шутку, и сантиментам в их мире места нет. Так и смолчал, ничем не выдал тяжело бьющегося сердца…

В самом конце июня 1941-го с конвоирами что-то произошло. Первым это заметил Гольдберг и с усмешкой шепнул Владимиру Игнатьевичу:

– А солдатики-то занервничали. Может, Берия решил наш лагпункт прикрыть, а их разогнать?

Шимкевич только улыбнулся углом рта. На нового наркома внутренних дел Берию многие заключенные возлагали какие-то невиданные надежды – дескать, Ежова убрали, так теперь уж наверняка разберутся. Болтали, что из такого-то лагпункта освободили столько-то бывших командиров, из такого-то – столько-то. Вернули звания, ордена и даже извинились перед строем. Но в такие байки Владимир Игнатьевич за четыре года лагеря научился не верить. Просто зэка всегда склонны надеяться на некое чудо, которое положит конец их нынешнему состоянию. Вот и ползут шепотки то про Берию, то про неслыханную амнистию в связи с тем, что Риббентроп и Молотов подписали договор о ненападении, то про финскую войну. Шепотки, в которых правды десять процентов, а прочее – зэковские фантазии…

– Точно вам говорю, – настаивал Гольдберг. – Заметили, как они между собой перешептываются? А службу как начали нести? Один вчера винтовку отложил – и с головой в газету. Прямо хоть стреляй его и беги куда глаза глядят.

– Куда тут убежишь? – вздохнул Шимкевич. – До ближайшего поселка сто верст. И поселок этот при лагере.

Этот разговор был 27 июня, а через день Шимкевича прямо со сплава, с берега, вызвали к начальнику лагпункта. Как показалось Владимиру Игнатьевичу, блеклые волчьи глаза начальника смотрели на него как-то иначе, не так, как обычно.

– Вызывали, гражданин начальник?

Вместо ответа тот сделал что-то уж совершенно странное, а именно вышел из-за стола и указал на стул, стоящий перед ним:

– Вызывал. Да вы садитесь, садитесь…

«Спасибо, я и так сижу», – чуть было не ответил тюремной приговоркой изумленный Владимир Игнатьевич. С чего вдруг на «вы», да еще «садитесь»?.. Но сел. В глаза перечить начальству не нужно, раз предлагает садиться – значит, надо.

Начальник пожевал нижнюю губу, нагнал на лицо значительное выражение.

– Вы, конечно, слышали, что 22 июня Германия напала на СССР?

На этот раз Шимкевич не смог сдержать удивления.

– Откуда? Нам же не объявляли. И потом – почему?.. Есть же договор о ненападении.

– Срать они хотели на договор! – рявкнул начальник, багровея. – Короче, 22 июня немецко-фашистские банды напали на нашу страну… А сегодня я получаю вот это. – Он двумя пальцами сдернул со стола испещренный машинописью лист бумаги, протянул Шимкевичу. – Ознакомьтесь.

Владимир Игнатьевич осторожно взял бумагу. Бросились в глаза строчки: «…освободить из мест лишения свободы, восстановить в воинском звании «комбриг» и вернуть государственные награды С.С.С.Р. …»

Пальцы дрогнули. Бумага медленно, словно осенний лист, покружилась по комнате и легла на грязный пол подписью вниз.

– Что ж вы так неаккуратно с ней, товарищ комбриг, – прокряхтел начальник, подбирая бумагу. – В ней теперь вся ваша судьба напечатана, а вы бросаетесь.

Увозили Шимкевича из лагпункта на следующий день. Он надеялся, что приказ из Москвы касается еще кого-то из лагерников, но нет, освобождали только его. Обнимались с товарищами по несчастью у полуторки. Конвоиры не торопили, а старший по машине, румяный сержант ГБ, держал себя вежливо:

– Вы где предпочитаете ехать, товарищ комбриг, в кабине или кузове? Предупреждаю, в кабине душно, а в кузове трясет сильно.

– Ничего. – Шимкевич взялся руками за борт, перекинул тело в кузов. – Прокачусь с ветерком.

Скорбно завывая усталым мотором, полуторка выползла на разбитую лесную просеку. В последний раз мелькнула река, на берегах которой прошло полторы тысячи дней и ночей… Владимир Игнатьевич приподнялся в кузове, поднял прощально руку. Рядом напрягся конвоир с карабином, видно, еще не привык, что не стережет теперь арестанта, а охраняет его.

До ближайшей железнодорожной ветки ехали сутки. Пассажирский вагон был прицеплен к лагерному составу. Румяный сержант, как выяснилось, сопровождал Шимкевича и дальше, в Москву. Заняли с ним вместе отдельное купе, Владимир Игнатьевич спросил осторожно:

– Вы что же, охраняете меня или как?

НКВДшник ответил вежливо, быстро:

– Никак нет, товарищ комбриг. Сопровождаю к месту назначения согласно приказу.

– То есть не конвоируете? – уточнил Шимкевич.

Сержант засмеялся:

– Так с вас же снята судимость, товарищ комбриг. Зачем же вас конвоировать?

Кроме Шимкевича, в вагоне ехали еще восемь таких же, как он, внезапно освобожденных командиров – один полковник, один бригвоенинженер и один бригвоенврач, остальные комбриги и комдивы. Сначала, по старой лагерной привычке, настороженно встречались друг с другом глазами, прощупывали, но потом натянутость миновала, стали знакомиться. Никого из БВО среди них не оказалось, все перед арестом служили кто где – Одесса, Куйбышев, Сталинабад, Дальний Восток…

О начавшейся войне никто ничего толком не знал. Единственный номер местной «Сталинской правды» за 23 июня, Бог весть как оказавшийся в поезде, зачитывали до дыр. В передовице говорилось о бомбежке Житомира, Киева, Севастополя, Каунаса, о мобилизации военнообязанных, родившихся с 1905 по 1918 год. «Наше дело правое. Наше дело победит!» – заканчивалась статья.

– Может быть, мы и доехать-то не успеем, – с горечью сказал высокий худой комдив. – Наши уже небось в Кенигсберге, а то и под Берлином.

«Действительно, – встревоженно подумал Владимир Игнатьевич, – успеть к шапочному разбору не хотелось бы». И тут же грустно усмехнулся: да полно, помнит ли он теперь, после четырех лет лагеря, каково это – командовать людьми?..

Прямо с Казанского вокзала группу освобожденных командиров повезли на Лубянку, в здание НКВД. Там в течение десяти минут всем вручили документы, подтверждающие снятие судимости, вернули ордена. Владимир Игнатьевич обратился к сидевшему за стойкой младшему лейтенанту ГБ с вопросом о судьбе жены и сына. Но тот только удивленно чиркнул взглядом по лицу Шимкевича: