Поутру, когда гости спустились к берегу, чтобы подле Выбутовских порогов переправиться на другую сторону реки и Прекраса, как обычно, принялась помогать отцу, незнакомец вновь оказался подле. Он некоторое время молча наблюдал за сноровистыми точными движениями девушки, а потом, улучив момент, спросил:
— Скажи, девица, а где ты так наловчилась взглядом, что стрелой на лету бить?
— Тот взгляд рождается в ответ на настоящую силу, что исходит от мужа храброго. А коли нет силы, то нет и взгляда, — ответила, чуть смутившись и зардевшись от внимания, Прекраса.
Про то, кто этот незнакомец, она не ведала, сколько ни выпытывала отца. Тот только прятал улыбку в бороду, а иногда и серчал. За весною запело, застрекотало кузнечиками в травах лето душистое, прибавилось забот по хозяйству, и робкие девичьи надежды той нечаянной встречи потихоньку таяли, как последние снежные сугробы по весне. Вот уж и лето потянулось к закату журавлиным клином, закружились в прозрачном воздухе жёлтые листья, посланцы осени. И лишь когда сам князь Руси Ольг, отправившись в полюдье, вдруг приехал в Выбутово, Прекраса узнала, что её сватают за Ингарда (Игоря) Руриковича. Когда уже отец с князем сладили дело и отец объявил ей своё решение, девушка вначале оробела, она растеряно воскликнула, обращаясь не то к отцу, не то к князю:
— Как я, простолюдинка, могу стать княгиней? Но Ольг был настойчив. Он сказал:
— Ингард настоящий воин, храбр и умён, я обучил его всему, что нужно знать и уметь князю. Но ему нужна серьёзная умная жена, а мне — крепкие здоровые внуки. Никто никогда не вспомнит, что ты простолюдинка. Я введу тебя к племяннику, как жену своего рода, и отныне нарекаю тебя Ольгой!
Прекрасе понравились могучий старец, его спокойная сила и неколебимая мощь в словах и движениях. Понравились и его речи. Она дала согласие стать женой Игоря — княгиней Ольгой.
Как давно это было! Порой берёт сомнение, а было ли вообще?
Когда-то она не боялась северных холодов, и выбутовская жизнь казалась простой и счастливой. А теперь и в шумном Киеве порой уныло и от морозов — зябко. Ольга поёжилась под собольей шубой, пошевелила пальцами ног в лосиных сапожках, накрытых медвежьим пологом, вновь тяжко вздохнула.
Когда она была в Выбутове последний раз? Семь лет тому, после похода на древлян, когда, наводя порядок в русских землях, она устанавливала специальные места-погосты для сбора оброка и дани. Отправившись в полюдье на Новгородщину, Ольга заехала по пути и в родные места. Они показались ей такими красивыми, что по возвращении в Киев княгиня велела послать в свою землю множество серебра и золота на учреждение Плескова — нового северного града среди дубрав в устье реки Великой — и в знак расположения подарила плесковцам свои княжеские сани.
Между тем кони уже мчались по широкому берегу Непры, приближаясь к Киеву. На льду небольшого залива, там, где река хорошо промёрзла, чернели толпы людей — то были мужчины и юноши, которые, разделившись на две части, выстроились друг против друга, готовясь к кулачному бою «стенка на стенку». На высоком берегу кучками стояли девушки, старики и подростки. Оживлённо переговариваясь, зрители дожидались начала схватки.
— А что, Кандыба, — подзадорил один гридень другого, простодушный на вид здоровяк с круглым лицом и стриженными «горшком» волосами, так что соболья шапка казалась ему мала и чудом не слетала с макушки. — Не худо бы сейчас силой помериться, или боишься?
— Боюсь? — фыркнул второй — высокий, с длинными, до плеч, волосами и прямым острым носом. — Сам знаешь, Славомир, кулак у меня добрый. — Он сжал пальцы и потряс десницей. — Только там простой люд собирается, а нам не по чину. Напротив, такие побоища княгиней разгонять велено… — Он покосился на сани.
Ольга делала вид, что смотрела в другую сторону. Не хотелось ей сейчас посылать дружинников разгонять народ. Пущай, ежели охота, перебьют друг дружку! Ох, как непросто переломать мужицкие обычаи, привести к порядку и послушанию…
— Оно так, — вполголоса отвечал Славомир. — Однако я в прошлые Колядские святки не утерпел, оделся по-мужицки — и в драку! Там, скажу тебе, молодцы отменные попадаются. Один как ухватил за руку, едва напрочь не оторвал, а я тогда с размаху — да в образ ему, скулу разбил, а он мне нос расквасил — потеха!..
Проехав место ледового побоища, возница едва успел осадить лошадей: с горы прямо перед ними пронеслись друг за дружкой двое больших расписных саней, полных хохочущих и раскрасневшихся девчат и облепленных со всех сторон молодыми хлопцами и подлетками.
Кандыба с завистью проводил их взором.
— По мне, лепше не кулачное побоище, а с такими красными девками прокатиться! — воскликнул он.
Миновав киевские врата, сани уже неторопливо двинулись по улицам, потому что вокруг было полно гуляющих празднично разодетых людей. Завидев сани княгини, они радостно кричали Ольге «Слава!», а мужчины кидали вверх шапки.
На Судной площади нынче не велось никаких судов и разбирательств, а стояла вылепленная из снега большая Зима с очами из древесных угольков, носом из морковки и червонными устами из бурячка. В руке Зима держала просяной веник. В других местах тоже делали Зиму, но здесь она была самая внушительная, и вокруг собралось и веселилось много народу. Под ноги Зиме-боярыне сыпали злаки, чтоб она дала хороший урожай. Кто-то из охотников положил шкурку зайца, желая иметь удачную охоту. И уже по дворам и землянкам пошли первые толпы колядовщиков.
Великое ликование шло на всех улицах и площадях, — люди пели, плясали, пили хмельную брагу, старый мёд, ягодники, кислый квас и крепкую горилку. Те, кто побогаче, могли себе позволить и греческого вина. Почти все были навеселе, а иные и вовсе пьяны. Визг, хохот и крики витали над заснеженным градом и всей русской землёй в эти дни.
Ольгой владели противоречивые чувства. Волшебный снег и чистый зимний воздух продолжали будоражить память, когда она в детстве и юности также ходила с подружками от одной огнищанской ямы к другой и носила украшенное цветными лентами солнечное коло, в котором было двенадцать лучей-спиц. Желали хозяевам в новом году добра и здравия, богатого урожая и тучного скота, а хозяева за то одаривали колядовщиков гостинцами. Как веселились вокруг Зимы-боярыни, как пускали ночью с пригорка горящее просмоленное коло и пели песни, — всё это помнит княгиня. Но многое с тех пор для неё переменилось. Может, оттого, что минули молодые лета, или от чего иного, только нет прежней радости и удовольствия от простых народных утех, а пьяные драки на улицах вовсе выводят её из себя.
Наконец, въехали на теремной двор, и Ольга поспешила в светлицу.
Сняв шубу, она подошла к огню, жарко пылавшему в печи, и протянула к нему озябшие руки. Пардус крепко спал у тёплой стены и на появление Ольги даже ухом не повёл.
«Обленился совсем, — мимоходом подумала княгиня. И сразу вслед за этим нахлынули тревожные мысли о сыне. — Как там мой Святославушка, считай, один в холодном диком лесу. Зачем, зачем я его отпустила? — в который раз укоряла себя. — Всеми силами надо было удержать. Послушала кудесников, сама не знаю, как вышло. Видно, наваждение наслали, они это умеют…»