Лев Африканский - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 74

— Читайте вслух, сын мой!

Я исполнил его пожелание, с величайшей осторожностью переворачивая страницы:

— Часослов… отпечатан 12 сентября 1514 года… в городе Фано под покровительством Его Святейшества Папы Льва…

Мой благодетель прервал меня и дрожащим, неуверенным голосом произнес:

— Это первая книга на арабском языке, когда-либо отпечатанная в типографии. Когда вернетесь к своим, не расставайтесь с ней.

В его взоре я прочел: он знал, что однажды это случится, и был так взволнован, что и я не смог сдержать слез. Он встал. Я склонился и припал к его руке. Он обнял меня и прижал к себе, как сделал бы настоящий отец. Клянусь Богом, с этой минуты я полюбил его, несмотря на все, что мне пришлось испытать по его воле. То, что такой могущественный и почитаемый всем христианским миром человек мог так разволноваться при виде крошечной книжечки на арабском языке, выпущенной в какой-нибудь заштатной типографии, показалось мне достойным халифов эпохи их расцвета, какого-нибудь ал-Маамуна, сына Харуна ал-Рашида, да осыпет Господь своими милостями как одного, так и другого!

Когда на следующий день после этой встречи с Папой я впервые вышел за пределы своей тюрьмы и свободный, ничем не обремененный пошел по мосту Святого Ангела по направлению к кварталу Понте, во мне не было ни горечи, ни злости. Пробыв несколько недель закованным в кандалы, несколько месяцев проведя в плену щадящего режима, я снова стал путешественником, существом, передвигающимся в пространстве, как было во всех странах, где я побывал и где вкусил почестей и удовольствий. Множество улиц, обилие памятников, уйма мужчин и женщин! И все это мне хотелось постичь, ведь за год, проведенный в Риме, я не видел ничего, кроме самого замка и длинного коридора, связывающего его с Ватиканом!

* * *

Большой ошибкой с моей стороны было согласиться отправиться на первую прогулку по Риму с непревзойденным Гансом. Сперва я шел прямо, по направлению к улице Старых Банков, затем взял влево и попал на знаменитую улицу Пеллегрино, где задержался у витрин ювелирных лавок и продавцов шелка. Я бы часами стоял там, если б не мой немец, которому не терпелось идти дальше. Он даже дернул меня за рукав, как делает проголодавшийся ребенок. Я сделал над собой усилие, извинившись за свое легкомыслие. Вокруг нас было столько церквей, дворцов, памятников! Может, он хотел повести меня на площадь Навона, до которой было рукой подать, и показать бродячих комедиантов?

Но у Ганса на уме было совершенно иное. Он повлек меня по узким улочкам, где невозможно было шагу ступить, чтобы не вляпаться в нечистоты, и остановился в самом тесном и зловонном месте. Нас окружали оборванные, грязные, похожие на скелеты люди. Какая-то женщина высунулась из окна и предложила нам подняться в обмен на несколько quattrini. Мне стало не по себе, но Ганс словно прирос к мостовой. Поскольку из моих глаз посыпались искры, он счел необходимым дать следующее пояснение:

— Я хотел, чтобы у тебя перед глазами неотступно стояло это зрелище нищеты, когда ты попадешь в покои князей Церкви, всех этих кардиналов, у которых по три дворца на брата, где они в роскоши предаются разврату, соперничая меж собой, задавая пиры с двенадцатью переменами рыбных блюд, бессчетными закусками и десертами. А сам Папа! Ты видел, как он гордо выставил на обозрение слона, подаренного королем Португалии? А как он бросает своим шутам пригоршни золотых монет? А как он охотится на медведя или кабана в своем поместье в Мальяне, в высоких кожаных сапогах, со сворой из шестидесяти восьми собак? А какие у него соколы и ястребы, доставленные за золото из Кандии и Армении?

Я понимал обуревавшие его чувства, но все же он зашел слишком далеко.

— Покажи мне лучше памятники античного Рима, о которых пишут Цицерон и Тит Ливий!

Мой юный друг выглядел победителем. Ничего не отвечая, он вновь двинулся в путь, да так уверенно и проворно, что я едва поспевал за ним. Через полчаса мы оставили далеко позади себя последние жилые дома и очутились на пустыре.

— Здесь был римский форум, сердце античного города, вокруг располагались оживленные кварталы — ныне это место называется Коровьим Полем! А перед нами — вон там — Палатинский холм, восточнее, за Колизеем, холм Эсквилин. Прошли века, как они опустели. Рим превратился в большую деревню на месте величественного града. Знаешь, каково сейчас его население? Восемь, от силы девять тысяч очагов.

— Гораздо меньше, чем в Фесе, Тунисе или Тлемсене, — согласился я.

Вернувшись в замок, я заметил, что солнце стоит еще высоко, и подал своему провожатому идею прогуляться по красивейшему кварталу Борго. Стоило нам оказаться вблизи базилики, как Ганс вновь разразился филиппикой:

— А известно ли тебе, на какие средства Папа собирается закончить возведение этого храма? На немецкие денежки.

Вокруг нас стали собираться прохожие.

— На сегодня хватит! — взмолился я. — Остальное — в другой раз.

И, не дожидаясь его, бросился в свою бывшую темницу, давая себе клятву никогда более не осматривать Рим в сопровождении лютеранина.

На следующую прогулку мне посчастливилось отправиться с Гвичардини, вернувшимся из Модены после долгой отлучки. Я поделился с ним своим глубоким разочарованием Римом, особенно после посещения Коровьего Поля. Он ничуть не удивился.

— Вечный город со всеми присущими ему недостатками, — констатировал он с мудрым смирением. И далее развил свою мысль: — Святой город, не лишенный черт безбожия; праздный город, что ни день выдающий миру по шедевру.

Идя рядом с Гвичардини и выслушивая его меткие замечания, комментарии, внезапные откровения, я испытывал истинное наслаждение. Однако то, что меня сопровождает столь известная личность, было сопряжено и с некоторым неудобством: так, на то, чтобы из замка Святого Ангела добраться до нового дворца кардинала Фарнезе, то есть одолеть менее мили, нам потребовалось около двух часов. Кто-то лишь приветствовал его, другие останавливали свои экипажи, дабы вступить с ним в долгий приватный разговор.

Он каждый раз извинялся передо мной: «Земляк, недавно обосновался в Риме» или: «Очень влиятельный датарий [54] », «Главный почтмейстер короля Франции» и дважды: «Бастард кардинала такого-то».

Я не выказывал ни малейшего удивления. Ганс мне уже разъяснил, что в столице, кишащей священниками, монашками, паломниками всех национальностей, метрессы князей Церкви имели свои дворцы со слугами, а их детям были обеспечены высокие должности, священники рангом пониже имели сожительниц или содержали любовниц, с которыми без стеснения показывались повсюду.

— Не так страшно сластолюбие, как роскошь, — изрек Гвичардини, словно следил за развитием моей мысли. — Образ жизни римских прелатов стоит уйму денег, при том, что в этом городе клерков ничего не производится! Все поступает из Флоренции, Венеции, Милана и иных мест. Чтобы иметь возможность оплачивать безумства этого города, Папы стали распродавать церковные должности. Десять, двадцать, тридцать тысяч дукатов стоит место кардинала. Продается все, даже пост камерлинга [55] ! Поскольку все одно средств не хватало, принялись продавать индульгенции несчастным немцам! Плати — и получай отпущение грехов! Словом, Святой Отец торгует раем. Отсюда и пошли разногласия с Лютером.