Лев Африканский - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 58

— Люди удивлены, что такой человек, как ты, передвигается пешком, по пыли.

Не дожидаясь ответа, он подозвал погонщика ослов и тот предложил мне прекрасный экземпляр вьючного животного с красивой попонкой, а в придачу дал мальчика для посылок.

Взобравшись на осла, я объехал старый город Миср ал-Атика, остановился у знаменитой мечети Амра и у сундуков с тканями, а затем направился в новую часть Каира, откуда вернулся с головой, полной слухов. С тех пор у меня вошло в привычку объезжать город по этому маршруту, иногда более длинному, иногда более короткому в зависимости от настроения и занятости. Прогулки эти были всегда полезны, поскольку я перезнакомился с кучей людей разных званий и состояний и понемногу втянулся в дела. С первого же месяца моего житья в Каире я поручил купцам одного каравана, магрибцам, груз индийского крепа и пряностей с просьбой доставить его одному торговцу в Тлемсене. По моей просьбе он выслал мне ларец амбры из Мессы.

Между делами я интересовался тем, что происходит во дворце. Неделю спустя после моего приезда султан полностью излечился. Уверовав в то, что недуг послан ему свыше, он призвал четырех великих кади Египта, представляющих четыре школы толкования писания [35] , упрекнул их в том, что они допустили его до совершения стольких преступлений и не предостерегли его, не осудили. Вроде он даже расплакался в их присутствии, чем поверг их в великое изумление: султан был дородным мужчиной, высокого роста, с окладистой бородой. Каясь в поступке, совершенном в отношении престарелого халифа, он обещал безотлагательно исправить зло. И тут же продиктовал отошедшему от дел понтифику [36] послание, доставленное тому комендантом цитадели. Оно гласило:

Приветствует тебя султан, который вручает себя твоим молитвам. Он осознает ответственность за свое поведение по отношению к тебе и был бы безутешен, если б ты не осыпал его упреками. Виной всему дурные поползновения.

В тот же день мухтасиб в сопровождении факельщика вышел в город и провозгласил: «Согласно указу Его Королевского Величества султана отменяются помесячные и понедельные подати, как и все косвенные налоги без исключений, в том числе на право владения мельницами Каира».

Султан вознамерился, чего бы то ему ни стоило, пробудить во Всеблагом милосердное отношение к себе. Приказал собрать на ипподроме всех неимущих мужчин и женщин и раздал милостыню — по две монеты в полфадды на брата, что составило сумму в четыреста динар. Кроме того, раздал три тысячи динар бедным, особенно тем, кто проживал в мечети Ал-Азхар, а также в склепах предместья Карафа.

Затем Канзох вновь призвал великих кади и попросил их заказать во всех мечетях страны молебны на выздоровление августейшего ока. Только трое кади откликнулись, четвертый, маликитского обряда, в этот день хоронил своих детей, умерших от чумы.

Султан согласился на операцию, которая была назначена на пятницу как раз после этих молебнов. Еще неделю он соблюдал постельный режим, после чего подписал помилование многим узникам, содержащимся в четырех тюремных домах, цитадели и в Аркане — дворцовой темнице; среди них было немало членов его семьи, некогда впавших в немилость. Самым знаменитым арестантом, вышедшим таким образом на свободу, был брадобрей Камаледдин, чье имя тут же обошло весь Каир, вызвав множество иронических откликов.

Долгое время красавец Камаледдин ходил в фаворитах султана. В его обязанности было массировать тому подошвы перед сном. Однако, когда господин заболел воспалением мошонки и потребовалось отворить ему кровь, брадобрей раззвонил об этом по всему городу. Чем и навлек на себя монарший гнев.

И вот теперь был прощен. И не только прощен, но еще и получил извинение от своего хозяина за плохое с ним обхождение и также удостоился чести поведать горожанам, что августейшее око излечено. Сюзерен, правда, носил еще повязку на глазах, но уже мог участвовать в заседаниях. Надо сказать, что на подходе были события чрезвычайной важности. Прибыли один за другим посланник шерифа Мекки и индусский посол с одним и тем же известием: португальцы захватили остров Камаран, взяли под свой контроль вход в Красное море и высадили войска на Йеменском побережье. Шериф опасался, как бы они не принялись нападать на паломников из Египта, которые высаживались обычно в портах Йанбо и Джидды, отныне находящихся под наблюдением португальцев. Индусский посланник прибыл с большой помпой, в сопровождении двух громадных слонов, убранных красным бархатом; его больше всего заботило торговое сообщение между Индией и мамлюкской империей, нарушенное португальским нашествием.

Султан заверил их, что очень тронут, отметив, что расположение звезд в этом году не в пользу мусульман, раз в одно и то же время случились и чума, и угроза, нависшая над святыми для магометан местами, и его собственный недуг. Он приказал смотрителю чердаков эмиру Хушкадаму сопровождать посланника до Джидды и оставаться там с целью получения сведений о намерениях португальцев, а также пообещал вооружить флот и самому возглавить его.

Свою тяжелую норию Канзох вновь водрузил на голову не ранее месяца шаабана. Стало ясно, что он окончательно поправился, и городским властям было велено украсить улицы стягами. В один из дней состоялась праздничная процессия, во главе которой шли четыре королевских эскулапа в мантиях из красного бархата, подбитых соболем — подарок благодарного пациента, — за ними сановники в желтых шелковых шарфах. С окон домов свешивались полотнища того же цвета. Великие кади украсили свои двери затканными и усеянными крупинками амбры муслиновыми драпировками, в цитадели били в литавры. Комендантский час отменили, на закате по всему городу пели и играли на музыкальных инструментах. Когда же стемнело, на берегу Нила под приветственные крики забили фонтаны фейерверков.

Среди всеобщего веселья меня вдруг охватило неодолимое желание одеться на египетский манер. Я снял с себя фесское платье и отложил его подальше в ожидании дня, когда мне придется прощаться с Каиром, после чего облачился в длинную рубаху в зеленую полоску, узкую в груди и расширяющуюся книзу, и сандалии, на голову намотал широкий тюрбан из индийского крепа, и в таком виде взгромоздился на осла и отправился на празднество.

Всем нутром я ощущал: этот город мой, и мне здесь удивительно хорошо. В несколько месяцев я сделался уважаемым человеком. У меня был свой погонщик ослов, свой поставщик фруктов, свой парфюмер, золотых дел мастер, поставщик бумаги; дела пошли в гору, связи во дворце налаживались, в моем распоряжении был особняк на берегу Нила.

Я думал, что достиг оазиса с источником свежей воды.

Жизнь Каира со всеми своими радостными и печальными сторонами, наверное, поглотила бы меня с головой, если бы в этот год одна женщина не выбрала меня в качестве поверенного в свою тайну, самую губительную, какая только могла быть, и способную лишить меня как этого света, так и того.