Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - читать онлайн книгу. Автор: Джуно Диас cтр.№ 62

Столь резкая перемена в привычках заставила даже Лолу посверлить брата пристальным взглядом. Ты же никогда не ездишь в Санто-Доминго.

Он пожал плечами. А что, если мне требуются новые ощущения?

Пятнадцатого июня семейство де Леон приземлилось на Острове. Оскар страшно боялся и волновался, но диковиннее всех повела себя его мать, нарядившаяся так, словно ей предстояла аудиенция у самого короля Испании Хуана Карлоса. Имейся у нее меха, она бы их надела, – что угодно, лишь бы дать понять, сколь далека она теперь от доминиканской жизни и насколько отличается от местных. Оскар никогда не видел ее такой ухоженной и элегантной. И такой высокомерной. Она всем задала жару, от служащих на регистрации до стюардов на борту, а когда они заняли свои места в первом классе (платила она), Бели́сия огляделась с возмущенным видом: это не хенте де калидад, отборная публика!

Известно также, что Оскар от перевозбуждения уснул и не просыпался до конца полета, обед и просмотр фильма состоялись без его участия, и лишь когда самолет коснулся земли и все захлопали, он вздрогнул и открыл глаза.

– Что такое? – встревожился он.

– Расслабься, Мистер. Это лишь означает, что мы долетели.

Все та же одуряющая жара и живительный запах тропиков, запомнившийся ему навсегда и вызывавший в его памяти больше образов, чем любое печенье «мадлен», и все тот же загазованный воздух, и тысячи мотороллеров, автомобилей, дряхлых грузовиков на дорогах, и мелкие торговцы, кучкующиеся на каждом перекрестке (какие черные, отметил он, и его мать отозвалась презрительно: чертовы доминиканцы), и люди, шагающие неспешно, ничем не прикрываясь от солнца, и проносящиеся мимо автобусы, настолько забитые пассажирами, что казалось, будто они спешат доставить запасные конечности в какой-то далекий военный госпиталь, и ветшающие здания повсюду в таких количествах, словно облупленные, искореженные бетонные каркасы приползают со всего света в Санто-Доминго умирать, – и голод на лицах некоторых детей, это тоже незабываемо, – но в то же время часто казалось, что на твоих глазах из руин старой страны материализуется новая: более гладкие дороги, автомобили поприкольнее и новехонькие автобусы с кондиционерами, курсировавшие по междугородным маршрутам до Сибао и дальше, и штатовские рестораны фаст-фуда («Данкин Донатс» и «Бургер Кинг»), и местные заведения, чьи названия и вывески он видел впервые («Цыплята Викторины» и «Эль Провокон № 4»), и светофоры на каждом углу, которым никто не подчинялся. Самая крупная перемена? Несколько лет назад Ла Инка перевела бизнес в столицу – «нам стало тесновато в Бани́», – и теперь у семьи был новый дом в Северном Мирадоре, а также шесть пекарен в окраинных районах города. Отныне мы капитоленьес, столичные жители, гордо заявил Педро Пабло (родственник, встречавший их в аэропорту).

Ла Инка тоже изменилась с последнего визита Оскара. Она всегда казалась женщиной без возраста, семейной Галадриэль, но теперь он увидел, что это не так. Волосы у нее совсем побелели, а ее кожа, вопреки суровому виду и несгибаемой спине, была испещрена тонкими морщинками, а кроме того, теперь ей приходилось надевать очки для чтения. Но проворства, горделивости ей по-прежнему было не занимать, и когда она увидела Оскара спустя почти семь лет, то положила руки ему на плечи и сказала: ми ихо, наконец-то ты вернулся к нам.

Привет, абуэла. И потом, замявшись: Бендисьон. Будь благословенна.

(Но самой трогательной была встреча Ла Инки и его матери. Сперва обе молчали, пока его мать не закрыла лицо руками и не разрыдалась, повторяя тоненьким детским голоском: мадре, я дома. Потом они обнимались, плакали, и Лола вместе с ними, а Оскар, не зная, куда деваться, бросился помогать Педро Пабло перетаскивать багаж из фургона на задний двор.)

Поразительно, сколь много он успел позабыть о жизни в ДР: ящерок, что шныряли повсюду; петухов по утрам, и стоило им откукарекать, как почти сразу же раздавались крики торговцев бананами и сушеной треской; тио Карлоса Мойя, что в первый же вечер упоил его вусмерть ромом «Бругаль», а потом расчувствовался, вспоминая Оскара и его сестру маленькими.

Но о чем он напрочь позабыл, так это о том, до чего же красивы доминиканские женщины.

– Ну ты даешь, – сказала Лола.

В первые дни он постоянно высовывался из машины, едва не вываливаясь.

Я в раю, записал он в своем дневнике.

– Рай? – с подчеркнутым пренебрежением цокнул зубом его родственник Педро Пабло. – Эсто аки эс ун мальдито инферно, у нас здесь чертов ад.

На фотографиях, что Лола привезла из поездки, Оскар снят на заднем дворе читающим Октавию Батлер, [105] на набережной Малеконе с бутылкой «Президента» в руке, у мемориала «Маяк Колумба», при возведении которого снесли добрую половину района Вилла Дуарте; вот Оскар с Педро Пабло в Вилле Хуана – они покупают кольмадос, батарейки; а вот Оскар примеряет шляпу на шумной Конде, стоит рядом с осликом в Бани́, рядом с сестрой на следующем снимке (она в ленточном бикини – глаз не оторвать). Видно, что он старается соответствовать. Часто улыбается, вопреки недоумению, застывшему в глазах.

Он также, стоит отметить, на всех снимках без куртки – бесформенной, безразмерной, той, что носят толстые парни.

Когда первая, акклиматизационная, неделя на родной земле завершилась, когда родственники показали ему кучу достопримечательностей и он более-менее привык к зною, воплям петухов вместо будильника и обращению Уаскар (свое доминиканское имя он тоже успел позабыть); когда он отказался прислушиваться к шепотку, что носят в себе все мигранты со стажем, шепотку ты здесь чужой; когда он побывал примерно в пяти десятках клубов, где, поскольку не умел танцевать ни сальсу, ни меренгу, ни румбу, просто сидел и пил пиво, пока Лола с родственниками зажигала на танцполе; когда он сотню раз объяснил любопытным, что его с сестрой разлучили при рождении; когда он провел одно-два утра в тишине за сочинительством; когда раздал все деньги, предназначавшиеся на такси, попрошайкам, а потом вызванивал Педро Пабло, чтобы тот его забрал; когда он увидел, как босоногие, полураздетые семилетки дерутся из-за объедков, что он оставил на тарелке в уличном кафе; когда мать сводила всех в ресторан в старом городе, где официанты слегка косились на них (Берегись, мама, сказала Лола, а вдруг они принимают тебя за гаитянку. – Ла уника аитиана аки эрес ту, ми амор, единственная гаитянка здесь – это ты, любовь моя, парировала Бели́); когда скелетообразная старуха схватила его за руки и попросила пенни, а его сестра сказала: думаешь, это ужасно, но ты еще не видел рабочих на сахарных заводах, вот где ужас; когда он провел день в Бани́ (родном городке Ла Инки), сходил в дощатую уборную во дворе и вытер задницу вылущенным кукурузным початком – вот это и вправду весело, записал он в дневнике; когда немного попривык к сюрреалистичной карусели здешней столичной жизни – автобусы, копы, умопомрачительная нищета, «Данкин Донатс», попрошайки, гаитянцы, торгующие жареным арахисом на перекрестках, умопомрачительная нищета, чертовы туристы, загадившие пляжи, сериал «Чика да Сильва», в котором героиню раздевали каждые пять секунд и на который подсели Лола и женская половина его родни, вечерние прогулки по центральной Конде, умопомрачительная нищета, клубки переулков и ржавеющие цинковые хибары в «народных» кварталах, толпы «мелкой сошки», спешащей куда-то и обгонявшей его, если он останавливался, тощие охранники перед магазинами с не стреляющим оружием, музыка, похабные шутки на улицах, умопомрачительная нищета, такси, где тебя вжимают в дверцу еще четверо клиентов, музыка, новые автомобильные туннели, вырытые в бокситной земле, и дорожные знаки, запрещающие въезд на осликах в эти туннели; когда его свозили на пляжи Бока Чика и речные берега Виллы Мела и он съел столько чичарронес, шкварок, что его вырвало на обочине дороги – вот это, сказал его тио Рудольфо, и вправду весело; когда тио Карлос Мойя отругал его за то, что он долго пропадал невесть где; когда абуэла отругала его за то, что он долго пропадал невесть где; когда все родственники отругали его за то, что он долго пропадал невесть где, когда он опять увидел незабываемую красоту Сибао; когда он наслушался разных историй из прошлой жизни своей матери; когда он перестал изумляться количеству политагитации, которой пестрели стены домов, – ладронес, ворюги, заявила его мать, все до единого; когда к ним в гости зашел повредившийся в уме тио, которого пытали при режиме Балагуэра, и тут же затеял жаркий политический спор с Карлосом Мойя (после чего оба напились); когда он сгорел на пляже; когда он искупался в Карибском море; когда тио Рудольфо напоил его до бесчувствия мамахуаной с морепродуктами; когда он в первый раз увидел, как гаитянцев выталкивают из автобуса, потому что от них якобы «воняет»; когда ему чуть крышу не снесло – столько красавиц попадалось ему на каждом шагу; когда он помог матери установить два новых кондиционера и ему так сильно придавило палец, что под ногтем запеклась кровь; когда все подарки, что они привезли, были розданы кому следовало; когда Лола показала ему места, куда водил ее бойфренд, с которым она встречалась в юности; когда он увидел снимки Лолы в форме частной школы – высокая мучача с горестным взглядом; когда он принес цветы на могилу любимой служанки абуэлы, нянчившей его в раннем детстве; когда он переболел такой жестокой диареей, что у него пересыхало во рту перед каждым позывом; когда он осмотрел вместе с сестрой все набитые старьем столичные музеи; когда прекратил расстраиваться, если его называли гордо (или, еще хуже, «гринго»); когда он понял, что ему безумно завышают цену на все, что он хочет купить; когда он услышал, как Ла Инка почти каждое утро молится за него; когда он простудился, потому что абуэла врубила кондиционер в его комнате на полную мощность, – и тогда, после всего этого, он вдруг решил задержаться на Острове до конца лета в компании с матерью и дядей. Не возвращаться домой вместе с Лолой, как было условлено. Это решение выкристаллизовалось в нем однажды вечером, когда он смотрел на океан с набережной Малеконе. Что он забыл в Патерсоне? – хотелось ему знать. Летом занятий в школе не было, а все свои тетради он привез с собой. По-моему, это хорошая идея, сказала сестра. Тебе явно нужно подольше пожить на родине. А может, найдешь даже себе симпатичную индианку. Он чувствовал, что поступает правильно. Здесь он проветрит голову и сердце от мрака, клубившегося в нем последнее время. Мать, напротив, была не в восторге от этой идеи, но Ла Инка знаками велела ей помалкивать. Ихо, ты можешь остаться здесь на всю жизнь. (Хотя ему показалось странным, что Ла Инка тут же заставила его надеть нательный крестик.)