– А если через гряду? – предложил, щурясь, Прокофьев.
– Не пройдет.
– А мы?
– И мы не пройдем.
– Так, ладно. Вася, подними нас повыше. Давай на горку, но так, чтоб только башня торчала. Сделаем стоп-кадр, и – вниз.
Сказано – сделано. Мы придвинулись к экранам, буквально прилипнув к ним носами. «Хаунд» на стоп-кадре не обнаружился, но мы увидели его след: колея практически сливалась с нашей. Коварный янки решил нас надуть. Он покинул укрытие и поехал за нами след в след.
– Уходим влево и вниз, – распорядился Прокофьев. – Башню – на сто восемьдесят.
– Уже, – пропыхтел Горобец, кусая ус.
«Осу» качнуло.
– В нас попали? – осведомился командир.
– Повреждений нет, – ответил Алиев. – Снаряд лег рядом.
Судя по тому, что объектив моей камеры оказался в пыли, «Хаунд» действительно нас едва не накрыл. И что самое обидное, когда Горобец развернул башню, неприятеля за нами не оказалось. Он растворился, как призрак. А точнее – не мудрствуя лукаво, отошел, повторив предыдущий маневр с точностью до наоборот: словно кинопленку запустили в обратную сторону.
Наверное, со стороны могло показаться, что динамика такого сражения равнялась нулю и что наша война походила на нечто среднее между игрой «Морской бой» со стрельбой по клеточкам и в догонялки с завязанными глазами. Действительно, сейчас, в век виртуальной реальности, в эпоху победившего либерализма, когда каждая гнида с деньгами в состоянии легально купить «Осу» или «Хаунд», чтобы форсить на нем перед барышнями да таранить «Скорые», которые как-то не так посмели припарковаться у подъезда, наша страда, наша война может выглядеть смехотворной. Но в те часы пульс у нас был, как у космонавтов перед стартом, и нам хватало неспешного листания стоп-кадров, чтоб прочувствовать весь драматизм ситуации. Чем-то это напоминало подводный бой, когда субмарина выпускает торпеду по приборам, и затем подводники вынуждены с замиранием сердца ждать, что же будет дальше: подтвердится ли поражение цели или последует взрыв сброшенной в ответ глубинной бомбы.
Я отвел «Осу» к подошве возвышенности. Здесь особенно негде было прятаться: ни крупных камней, ни расщелин. Только гравий, мелкие кратеры и пыль, пыль, пыль… Горобец медлил, не стрелял. Ему хотелось ударить наверняка. Те, кто рулил «Хаундом», тоже не пороли горячку, а думали головой. Наша схватка походила не на кулачный мордобой, а на поединок фехтовальщиков: постоянная смена позиций, четкие движения, выжидание момента для единственно точного выпада.
Пришло время нанести удар. Горобец стиснул гашетку.
Ну… попасть-то мы попали, но снаряд срикошетил от брони кормы и заскакал по пылевым волнам, как голыш. Само собой, ничего из этого мы не увидели, но все становилось понятно, стоило лишь бросить взгляд на свежую колею и метель из пыли и сияющих искр.
Следующим выстрелом «Хаунд» едва не лишил нас трака. Досталось и бортовой броне, но не критично. Вырубилась система позиционирования остронаправленной антенны, пришлось запустить резервную. Да и вся телеметрия теперь шла с помехами, но это не помешало нам всадить очередной снаряд «Хаунду» точно под башню.
Неприятельская машина застыла, словно кто-то разом отключил питание всех систем. Но я ощущал, что «Хаунд» – большой, угловатый, с наведенным на нас орудием, все еще излучал угрозу. Чуйка работала, как швейцарские часы.
– Сделайте, что ли, фото, – предложил тихим голосом Прокофьев. – И нам, видит Аллах, есть чем похвастаться.
Я нажал кнопку «Печать с экрана», и сейчас же ожили самописцы. Изображение получилось еще более мрачным, чем на экране. Казалось, что это не фотопанорама, а окно в чужой мир. Причем мир этот существует не в нашей Солнечной системе и даже не в нашей реальности. Столь тягостное чувство вызывал этот внеземной пейзаж, центр которого занимал подбитый танк.
Но лоб у неприятеля оказался слишком толстым: как мы ни присматривались, обнаружить пробоину визуально не удавалось. Тогда Прокофьев распорядился объехать «Хаунд», не сводя с него прицела. И только мы отъехали, как остронаправленная антенна неприятеля развернулась, обнаружила Землю, и сейчас же «Хаунд» ожил, сдал назад и попытался развернуть башню.
– Огонь! – заорали мы все, включая Горобца. Тот, к счастью, вовремя спохватился: вспомнил, что его дело сейчас не орать, а жать на гашетку. Наш снаряд лег точно в корму «Хаунда» и поразил силовую установку. Полыхнуло так, что показалось, будто камеру ослепило электросваркой.
Хлопнула дверь, в зал ворвался Янсонс. И он снова держал какую-то бумажку.
– Почетная грамота экипажу «Красный Прорыв» за профессионализм и высокую дисциплину! – похвастался он. – Выдана командиром НИП-10!
Прокофьев сухо кивнул, пожал Янсонсу подрагивающую от нетерпения руку и затем сообщил, указывая на экран своего пульта.
– Два подбитых «Хаунда». Никаких торжеств и грамот. Просто работа.
Видок у Янсонса был еще тот. Жаль, не оказалось фотоаппарата под рукой. У нашего «Красного Нарыва» словно случился одновременный приступ изжоги, зубной боли и медвежьей болезни. Не сказав ни слова, Янсонс ретировался.
Глава 12
Корпоративный спецназ вломился в квартиру Антона, когда танкист чистил зубы. Его, со щеткой, торчащей изо рта, положили на кафель. Из-за дюжих молодцев в шлемах и тяжелых бронежилетах тесная конура стала похожа на щедро набитую килькой консервную банку.
– Твоего дружка – Глухаря – уже взяли, – сообщил, брезгливо глядя на Антона, старый знакомый безопасник, – и он уже кается.
– В чем его обвиняют? – спросил, пока Антон капал на пол слюной напополам с зубной пастой, Босс.
– Они сливали «Селеннафтагазу» наши секреты, – пожал плечами безопасник.
– Ты ведь знаешь, что это чушь собачья! – вступился за танкиста Босс.
– А откуда мне знать? – безопасник отступил к выходу из квартиры. – Топ-менеджеры разберутся.
Было немного стремно идти в майке, спортивках и домашних тапочках на босу ногу через коридоры «минус тридцатого» уровня Лагуна-Сити… причем в сопровождении спецназовцев. Работяги, офисный планктон, бойцы, а также их жены и детишки пялились на Антона сквозь приоткрытые двери и раздвинутые жалюзи, кое-кто даже снимал это шествие на камеру мобильного телефона. Антону приходилось то и дело прикрывать лицо руками.
Они поднялись на служебном лифте на десять уровней. Их встретили толстые бронированные двери и пост охраны. На этом горизонте располагались казематы для проштрафившихся сотрудников корпорации.
Антона снова долго вели по ярко освещенному, пропахшему хлоркой коридору с тяжелыми глухими дверями по обе стороны. Антон даже заподозрил, что это такая уловка, что, мол, пытаются таким способом надавить на него. А потом была залитая белым светом комната с металлическим столом посередине и зеркалом на всю стену. Как, блин, в кино.