* * *
Посвящается годам жизни, потраченным на танкосимуляторы
Глава 1
Наверное, надо начать каким-то прологом.
Кто его знает… Когда ходил по комнате, курил, размышлял, все казалось очевидным. А сел записывать, так слова разлетелись, словно их кто-то вспугнул. Крутится в голове что-то неопределенное, зыбкое. Ну ладно, под лежачий камень вода не течет. Начну, как получится, а дальше видно будет. Прорвемся.
Служил в Центре дальней космической связи старлей Сашка Шувалов – так он, прохвост, переиначивал наши названия на западный лад. 55-миллиметровую пушку «Катран» почти ласково называл «Шарки», а танковый корпус типа «Оса» – «Васпом». Чего еще следовало ждать от офицера связи по прозвищу Пресли, чья работа – день и ночь слушать «вражеские голоса»? «Васп» как-то не прижилось: грубо, холодно звучало, а вот Шарки народу понравилось. Шарки – шкварки, стрелять – шкварить, значит, и это было почти по-нашему. Так с легкой руки Шувалова стали называть новое орудие и рядовые, и старшие офицеры. Даже сам академик Королев говорил «Шарки», я сам слыхал.
Замполит части майор Вайман бесился, конечно. Грозил пальцем, вызывал в кабинет, но мы ведь были не салагами зелеными. Не курсантами лопоухими. Как-никак – особый танковый взвод, кандидатуру каждого лично главнокомандующий утверждал, на горох нас было не поставить.
Вот и бурчал Вайман, собрав наш экипаж в прокуренном кабинете с окнами на техническую зону. Была видна чуть наклоненная к горизонту чаша радиотелескопа-гиганта ТНА-400 и заполненный стоячей водой бассейн для охлаждения антенной станции Куб-Контур. Вместо воды давно использовали жидкий азот, и в бассейне надобность отпала: в нем теперь плавали утки, а когда никто не видел – плескались солдаты.
– Что за низкопоклонство перед Западом? На кой ляд эти варваризмы, товарищи офицеры? – с укором вопрошал замполит. – Танк «Оса» – самая совершенная боевая машина, которую строили всем Союзом! «Оса» – означает «Опора советской армии», это вам не какой-нибудь «Васп»! И танковое орудие «Катран» – это «Катран», других названий у него нет! – Вайман для солидности надувал потные щеки и топорщил усы.
Да, случались такие эпизоды. Смешно теперь вспоминать. А вообще мы тогда работали из «Шарки» по стационарным мишеням и по технологическим макетам, имитирующим штатовские «Хаунды». Шкварили что будь здоров – заклепки во все стороны летели. Мы готовились к войне. К первой войне, которая должна была происходить не на Земле. И какая, спрашивается, псу разница, как мы назвали между собой орудие? Главное, чтоб болванки ложились в цель.
События, из-за которых моя жизнь сложилась именно так, как она сложилась, а не так, как планировал я или кто-то из моих близких, начались в середине 1967-го.
Я отучился в Уральском политехе на радиоинженера, а потом меня призвали в армию. Службу проходил на НИПе – научно-измерительном пункте – в Ленинградской области. После военной кафедры я уже был молодым лейтенантом, смотрел на мир восхищенными, широко открытыми глазами, имел ноль боевой подготовки… и, казалось бы, при чем здесь танки? Благодаря какой прихоти судьбы меня занесло в элитный танковый взвод?
В те годы НИПы строили по всему Союзу – от Крыма до Камчатки. Нужны они были, чтобы управлять космическими кораблями и спутниками, которых на орбите уже вертелось – на пальцах не пересчитать. Все НИПы выстраивались в линию, обеспечивая бесперебойную связь при пролете космического аппарата над территорией СССР. Я же работал на радиолокационной станции Висла-М: с ее помощью определяли координаты штатовских спутников-шпионов.
Служба шла ни шатко ни валко; я вяло переписывался с девушкой, которая ждала меня в родном Свердловске, сейчас уже не помню, как ее звали. Хотя нет, вру. Помню. Да какая теперь разница? Я полагал, что на гражданке мне предстоит пойти по надежному, верному пути, проторенному тысячами или сотнями тысяч таких, как я. Что буду до пенсии корпеть в одном из «ящиков», собирая устройства наподобие осточертевшей Вислы.
Но одним июньским утром командир НИПа – инженер-полковник Одинцов – объявил на построении, ждем, дескать, мы комиссию из Москвы, могут понадобиться добровольцы с отменным здоровьем для участия в некоем космическом проекте. Мол, подумайте, найдутся ли такие среди наших офицеров.
Помню, как забухало сердце. Как вспотели ладони и возникла внутри маета, словно перед первым свиданием.
Мы все мечтали о лаврах космических первопроходцев. Тайком или вслух, но все как один. Такой был энтузиазм, что готовы были лететь хоть на Луну, хоть на Марс, хоть на Сатурн. Пускай – билет в один конец, пускай – верная смерть, но мы без сомнения пожертвовали бы жизнью, только чтобы наша держава вырвалась вперед в космической гонке, которую уже почти десять лет вела со Штатами, пропади они пропадом. Само собой, мы были во всем первыми, но американцы наступали на пятки, второе место ястребов не устраивало. Они начали год с испытаний нового космического корабля «Аполлон», мы не один раз «вели» экспериментальные аппараты, определяя их орбитальные параметры с помощью наших станций слежения. Но даже, наверное, не в соперниках-американцах было дело, просто мы верили в прогресс, в науку, в то, что для советского человека нет ничего невозможного. Космос мы представляли еще одним океаном, который просто нужно переплыть и за которым нас ждали новые земли, новые горизонты, новые открытия.
В общем, вызвался я добровольцем. Без малого двенадцать человек нас таких оказалось. Все подшучивали друг над другом, волновались, само собой. Кто-то в чай вместо сахара соли насыпал, кто-то принимался «Правду» читать, держа газету вверх ногами. А что с оборудованием вытворяли – лучше и не вспоминать.
К вечеру вызвали меня к командиру.
– Товарищ полковник! Лейтенант Левицкий по вашему приказанию прибыл!
Полковник указал на стол для совещаний, за которым сидел перед кипой бумаг и десятком раскрытых папок незнакомый мне человек в гражданской одежде.
– Присаживайся, Василий Алексеевич, – благостно пробухтел командир, – сейчас из тебя космонавта делать будут.
Человек, сидящий за столом, отвлекся от бумаг и поднял взгляд. Посмотрел с пристрастием, словно мысли мои прочитать хотел. От сосредоточенности переносицу его прорезала глубокая морщинка. Не вычитав в моих мыслях ничего крамольного, человек устало улыбнулся.
– А вы недурно справляетесь, лейтенант, – сказал он. – Да вы присаживайтесь…
Я сел, поерзал на сиденье стула.
– Недурственные показатели, говорю, – продолжил человек, так и не представившись. – И характеристики одна другой краше, и институтская, и армейская. – Он переложил несколько листов из стопки в стопку. – Хочу побеседовать с вами. Расскажите, откуда вы, кто ваши родители.