Самарканд - читать онлайн книгу. Автор: Амин Маалуф cтр.№ 71

Пожимая протянутую ему руку, царский посланник ответил:

«Ваши извинения приняты в ответ на наш первый ультиматум, однако я должен проинформировать вас о втором, готовящемся в Санкт-Петербурге. Я дам вам знать».

Пять дней спустя, 29 ноября в полдень, дипломат передал министру иностранных дел текст нового ультиматума, добавив на словах, что уже получено одобрение Лондона и что сатисфакция должна быть дана в течение сорока восьми часов.

Ультиматум был следующего содержания: первое — выслать Моргана Шустера; второе — никогда впредь не пользоваться услугами иностранного эксперта, не получив на то согласия русской и британской миссий.

Семьдесят шесть депутатов парламента — кто в тюрбане, кто в феске, а кто и в европейском платье — собрались и ждут заседания. В 11 часов на трибуну, как на эшафот, восходит премьер-министр и задыхающимся голосом читает ультиматум, затем информирует собравшихся о позиции Лондона и, наконец, заявляет о решении правительства: не оказывать сопротивления, принять ультиматум, отослать Американца, словом, вернуться под опеку двух держав, чтобы не быть раздавленными ими во избежание худшего развития событий. Ему нужен мандат, и потому он выносит вопрос на обсуждение депутатов, напоминая, что срок ультиматума истекает в полдень, время пошло и дебаты не должны затянуться. При этом он то и дело поворачивается в сторону гостевой трибуны, где восседает г-н Похитанов, которому не посмели отказать присутствовать на заседании.

Вслед за выступлением премьер-министра наступила гнетущая тишина, в которой, казалось, невозможно дышать. Затем поднялся почтенный сеид, потомок Пророка, всегда горячо поддерживавший Шустера. Речь его была краткой:

— Возможно, нашу свободу и независимость отнимают у нас силой по воле Бога. Но по собственной воле мы их не отдадим.

И снова тишина. Затем еще одно выступление в том же духе и такое же краткое. Г-н Похитанов не спускает глаз с часов. Премьер-министр, видя это, также вынимает из кармашка часы и справляется с ними. Полдень без двадцати. Он начинает нервничать, стучит тростью по полу, просит преступить к голосованию. Четыре депутата под различными предлогами покидают зал, семьдесят два оставшихся все как одни говорят «нет». «Нет» ультиматуму царя. «Нет» отставке Шустера. «Нет» правительству. В таких обстоятельствах премьер-министр может считать в отставке себя, он покидает зал заседаний со всем своим кабинетом. Встает и Похитанов, текст депеши для царя уже подготовлен.

Уходя, он хлопает дверью, и эхо еще долго разносит звук по зданию. Депутаты остаются одни. Они победили, но праздновать победу не хочется. Власть в их руках: судьба страны, ее юной конституции зависит от них. Что они могут предпринять? Время от времени кто-нибудь предлагает то или иное решение, которое тут же отметается.

— Не обратиться ли к США с просьбой ввести войска?

— С какой стати они станут это делать, ведь они с Россией друзья? Рузвельт примирил царя с микадо.

— Но возможно, они захотят помочь Шустеру?

— Шустер весьма популярен в Персии, у себя на родине он неизвестен. Американским властям вряд ли придется по нраву, что он поссорился с Санкт-Петербургом и Лондоном.

— Мы могли бы предложить им строительство железнодорожной ветки. Может, они клюнут на это и помогут нам?

— Может. Но не раньше, чем через полгода, а царь будет здесь через две недели.

А турки? Немцы? Или даже японцы? Разве они не разгромили русских в Маньчжурии? Когда юный депутат из Кирмана в шутку предлагает предоставить Персидский трон микадо, Фазель не выдерживает:

— Нужно зарубить себе на носу, что мы не можем призвать себе на помощь даже исфаханцев! Если ввязываться в военные действия, то здесь, в Тегеране, и рассчитывать только на тегеранцев и имеющееся в наличии оружие. Как в Тебризе три года назад. Но теперь против нас вышлют не тысячу казаков, а пятьдесят тысяч. У нас не будет ни малейшего шанса победить.

Если бы это сказал кто-то другой, то такие, полные безысходности речи вызвали бы поток обвинений. Но поскольку они исходили из уст героя Тебриза, самого выдающегося из «сыновей Адама», их восприняли как горькую и жестокую правду. После этого уже трудно было говорить о сопротивлении. И все же Фазель взялся за это.

— Если мы станем драться, то во имя будущего. Разве не живет Персия воспоминанием об имаме Хусейне? А ведь он всего лишь повел битву, заранее обреченную на поражение, и был побежден, растоптан, растерзан. Однако мы почитаем его как мученика. Персия, чтобы обрести веру, нуждается в крови. Нас семьдесят два человека, как и сторонников Хусейна. Если мы погибнем, здание парламента станет местом паломничества и демократия на века укоренится в почве Востока.

Все собрание выразило желание сражаться и пасть, но случилось иначе. Они не дали слабину и не предали дело. Напротив, пытались организовать оборону города, призвали под свои знамена волонтеров, как в Тебризе. Но все это не пригодилось. Захватив север страны, царские войска продвигались к столице. Только снег еще слегка тормозил их.

24 декабря премьер-министр решил вернуть власть с помощью казаков, бахтиарских князей и части армии и жандармерии и сделался хозяином столицы, объявив о роспуске парламента. Некоторые депутаты были задержаны, самые неуемные сосланы. Во главе списка стоял Фазель.

Первым актом нового правительства было принятие требований царя. Вежливое письмо уведомило Моргана Шустера, что в его услугах более не нуждаются.

Он пробыл в Персии восемь месяцев — головокружительных, небывалых, чуть было не изменивших облик Востока.

11 января 1912 года Шустера с почестями проводили. Юный шах предоставил в его распоряжение свой собственный автомобиль с шофером, г-ном Варле, французам. Тот отвез его с семьей в порт Энзели.

Очень многие хотели с ним попрощаться, и потому проводы затянулись: начавшись на крыльце его резиденции, они закончилось лишь на границе. Никаких громких заявлений, только слезы на всем протяжении его пути. Случился и неприятный инцидент: один казак поднял с земли камень и сделал вид, что собирается швырнуть его в автомобиль.

Когда автомобиль скрылся за Казвинскими воротами, я еще некоторое время продолжал идти с Чарлзом Расселом, но затем наши пути разошлись, и я пешком отправился к Ширин.

— У тебя такой потрясенный вид, — проговорила она, завидев меня.

— Я только что распрощался с Шустером.

— Ах! Так он наконец уехал!

Я не был уверен, что правильно уловил тон, каким были произнесены эти слова. Она пояснила:

— Я вот думаю, а не было бы лучше, чтобы ноги его никогда не было в нашей стране?

Я с ужасом взирал на нее.

— И это говоришь ты?

— Да, я, Ширин, говорю это. Я аплодировала его приезду, одобряла все его начинания, видела в нем чуть ли не искупителя… а теперь вот сожалею, что он не остался в своей далекой Америке.