– Не прикажут. А покормят принудительно. Но от него будут
добиваться принятия самостоятельных решений, и он начнет их принимать.
– Да, и кресло будет бить его током, и еще он будет спать
под грохот и вой сирен, и еще… – Я замолчал, потому что даже перечислять было
противно.
Надежда затушила сигарету прямо о стену – противопожарная
краска взвизгнула и пошла пеной, мгновенно погасившей огонек. Вот отчего у нас
все стены в лопнувших пузырьках! А старший по подъезду с таким подозрением на
меня поглядывал, спрашивая про них!
– Тиккирей, как медицинский работник, я с тобой не согласна,
– сказала она. – Но ты умница. И хороший друг. Вот подрастет Леночка,
обязательно постараюсь тебя на ней женить.
Я глупо ухмыльнулся. Леночке, дочке Надежды, лет пять всего,
я и не знаю, куда деваться от ее поцелуев и обнимашек. Она сразу объявила меня
своим старшим братом, за которого после школы выйдет замуж. Лучше бы на Лиона
запала, ему-то все равно!
– Ладно, не бойся, скоро уже она перестанет кормить тебя
облизанными конфетами и требовать рассказывать сказки про отважных фагов, –
пообещала Надежда. – Хочешь, подвезу тебя до работы?
– Нет, спасибо, я на автобусе, – быстро ответил я. – Лучше
вы вечером посмотрите, как там Лион. Вдруг он опять не ляжет спать, а будет
смотреть ти-ви?
– Обязательно посмотрю, – сказала Надежда. – И посмотрю, и
уложу. Не беспокойся.
В маленьком тамбуре на входе в офис я послюнил палец и
засунул в отверстие детектора. При этом я смотрел в окуляр камеры, сканирующей
сетчатку глаза, но это была ерунда. Самая надежная проверка – генетическая,
потому что любые отпечатки пальцев можно подделать, сетчатку пересадить чужую,
пароль – узнать под пыткой. Куда надежнее проверить клетки эпителия и
эритроциты, которые обязательно есть в слюне.
Каждый раз прижимая палец к подушечке детектора, я немного
нервничал. Там, под подушечкой, игла со специальным средством, которое вырубает
человека за две секунды. Если генный анализ покажет, что в тамбур вошел чужак,
то игла выдвинется.
Конечно, все было нормально. Дверь открылась, над ней
вспыхнул зеленый огонек. Я вошел и поздоровался с охранником.
– Привет, Тиккирей, – ответил он. – Ты рановато сегодня.
– Да нечем было заняться, – признался я.
Мне очень нравится, как относятся ко мне на работе. Никто не
иронизирует над возрастом или над тем, что я с чужой планеты. И наоборот тоже –
никаких скидок не делают.
Стась, когда договаривался насчет меня, предложил три работы
на выбор. Одна – в аналитическом центре, который собирает информацию со всех
планет Империи. Другая – техником на космодроме фагов: поработав там, очень
легко поступить в пилотскую школу. И третья здесь: в фирме, которая изучает и
разрабатывает вооружение.
Я выбрал оружейную фирму.
В основном потому, что здесь меньше придется работать, а
значит – не нужно будет отдавать Лиона в госпиталь. И в общем, не жалел. У меня
была должность младшего техника и кабинет – ну, не совсем мой, на двоих с
Борисом Тарасовым, старшим техником и моим начальником.
Он уже был на месте. Худой, высокий, выбритый налысо –
только на макушке торчит длинный пучок волос, – вначале я немного пугался его
вида. Ну, не пугался, скорее смущался. Впрочем, недолго: Тарасов оказался
хорошим человеком. Наверное, в мире куда больше хороших людей, чем плохих.
– Здравствуй, здравствуй… – пробормотал Тарасов, едва я
вошел. Он пялился в экран генного сканера, на котором крутилась замысловатая
пептидная цепочка. В отражении на дисплее, что ли, меня заметил?
– Здравствуйте, Борис Петрович, – сказал я громко. – Ничего,
что я рано?
Тарасов подпрыгнул в кресле, повернулся, вытаращился на
меня:
– Тиккирей? Ну нельзя же так подкрадываться, до инфаркта
доведешь!
– Вы же со мной поздоровались… – растерялся я.
Тарасов удивленно приподнял брови, воскликнул:
– Поздоровался? Я? А… Иди сюда, Тиккирей.
Я подошел, мельком глянув на площадку анализатора. Там лежал
плазменный бич, тихонько так лежал. Вот что изучал Борис Петрович…
– Я поздоровался с этим вот опероном, – объяснил Тарасов,
тыча пальцем в экран. – Видишь?
– Вижу, но не понимаю, – признался я.
– Бракованный бич, – объяснил Тарасов. – Просто беда
какая-то. Бич привязывается к хозяину и работает только с ним, ты ведь знаешь?
– Да.
– Ну, так вот у этого импритинг не произошел. Ни на первого
фага, ни на второго, ни на третьего. Индивидуальная неприязнь бывает, конечно,
квазиживые механизмы – штука сложная. Но этот никого не хочет принимать.
Генетический дефект, к сожалению. Какой-то сбой на стадии производства.
– Его можно вылечить? – спросил я, косясь на оружие. Больше
всего плазменный бич фагов походил на змею – с метр длиной, покрытую
серебристой чешуей, с плоской головой. Голова время от времени приподнималась,
но бич лежал смирно.
– Починить, Тиккирей. Бич – более машина, чем живое
существо… Нет, нельзя. Теоретически… – Тарасов задумался. – И теоретически
нельзя. Кроме того – невыгодно экономически. Ты знаешь, почему плазменные бичи
не используются никем, кроме фагов?
– Это военная тайна.
– Ну, ряд разработок действительно секретны, но мы
передавали образцы имперским службам, а иногда фаги гибнут… и оружие попадает в
руки врагов. Дело в том, Тиккирей, что управлять бичом – крайне сложно, а в
производстве он неимоверно дорог. Любые террористы или агенты предпочтут
вооружиться более простым и при этом более мощным оружием.
– Так зачем фаги используют бичи?
– Ты видел бич в работе? – иронически спросил Борис
Петрович. – Не на стенде, а в реальной обстановке, в руках опытного фага?
– Да, видел.
Тарасов прекратил улыбаться. Кивнул:
– Прости, Тиккирей, не подумал… Так вот, эффектно это
выглядело?
– Еще как!
– В том-то и дело. Фаг должен быть окружен легендами.
Почтением, страхом, непониманием. Поэтому плазменный бич куда полезнее самого
лучшего бластера. Поэтому фаги вооружаются бичами… каждый из которых стоит как
хороший имперский танк.
– Ого! – воскликнул я.
– А ремонт бича, – продолжил Тарасов, – обойдется как
постройка десятка танков. Это же генная хирургия высочайшего уровня! Так что… –
Он опустил руки на клавиатуру, из принтера выскользнул лист бумаги, экран
погас. – Будем писать акт о списании.