Волок - читать онлайн книгу. Автор: Мариуш Вильк cтр.№ 30

На Севере все жилые и хозяйственные помещения — избу, горницу и повалуху (спальню), кладовую, мшаник (сарай, проконопаченный мхом для зимовки пчел) и сени, конюшню, хлевы и коровник, сараи для инструментов и сеновалы, а часто и колодцы — размещали под общей крышей, и лишь амбары (житницы, овины и гумна) стояли отдельно. Благодаря этому в лютые северные метели можно было неделями не выходить на двор, и человек вместе со скотиной — словно в Ноевом ковчеге — проводил нескончаемые зимы дома.

Центр всякого хозяйства — изба с русской печью, выполняющей роль домашнего очага, вокруг которого сосредотачивалась жизнь — у печи грелись, сушили, в ней готовили пищу, на ней спали… Ориентировали избу по сторонам света: на юго-востоке, то есть с Божьей стороны, устраивался так называемый «красный угол», с домашними иконами и столом — здесь молились и ели, а северо-запад — печной угол — принадлежал нечистой силе, там жил языческий дух дома, заглядывали в трубу ведьмы, да и сам черт мог залететь, обернувшись огненным змеем. Другими словами — изба отражала порядок Вселенной, как духовный, так и материальный.

— Поэт Есенин называл эту вселенную «избяной литургией» и сравнивал красный угол с утренней зорей, потолок — с небесным сводом, а несущую балку — с Млечным Путем. Говорил, что предки оставили нам избу, словно книгу жизни, в которой мы можем прочитать собственную судьбу, если только сумеем разобрать знаки.

Слушая Юру Наумова, вспоминаю, как впервые ощутил на себе чары русских северных домов. Несколько лет назад майор Гусев, заместитель начальника лагеря в Ерцеве, возил меня на «газике» по тамошним зонам, по следам Герлинга-Грудзиньского. Зоны соседствовали с деревнями на расстоянии межи и порой невозможно было отличить, где кончается одно и начинается другое (вдобавок колючая проволока оплетала этот единый организм…). Люди, завидев нас, уступали дорогу, снимали шапку и кланялись в пояс. В одной из деревень мы зашли выпить чаю. Принимали нас подобострастно — разумеется! — как-никак лагерная шишка в гости пожаловала, да еще и с иностранцем, угощали рыбником (рыба, запеченная в хлебном тесте) и крепкой сивухой, показывали какие-то старые фотографии и гравюры, но на меня наибольшее впечатление произвел сам дом — напоминавший медвежью берлогу. Пару месяцев спустя я купил в соседнем колхозе похожий (…за два ящика спирта!), однако то первое очарование длилось недолго — мужики во время ремонта так перепились, что один другому в белой горячке руку бензопилой отрезал.

Во второй раз северные дома околдовали меня в Национальном парке Кенозера, близ Каргополя. Мы ездили туда с друзьями на языческий Праздник озера — гулянку с танцами и пением (в Кенозере языческие традиции по сей день переплетаются с православием, а бабули отплясывают с таким притопом, что потолочные балки ходуном ходят). Кроме нас, на праздник явилась также делегация из Норвегии, так что устроили соревнования между бригадой норвежских мастеров топора и местными. Тогда же мне довелось приоткрыть тайны их ремесла, восхищаясь одновременно мастерством местных мужиков, которые одержали победу. Елена Шатковская, начальница парка, принимала нас в этом «краю свободы и глуши» (как назвал Кенозеро собиратель русских былин Гильфердинг, который, nota bene, значительную часть своей коллекции записал именно там) с размахом, так что мы больше недели провели в пьяных хороводах от деревни к деревне, от дома к дому. Словно в тумане до сих пор маячат в моей голове и те наполненные жизнью дома, и часовни без попов, и куренные бани.

А это меня не трогает. Не люблю скансенов, какая-то в них пустота, словно в скорлупе выеденного яйца. Жизнь отсюда вытекла и людей убыло, там, где пахло ржаным хлебом и ухой, где звучали мат, плач и смех, оттуда несет теперь прелью и гнилью, и слышится лишь шарканье бабули — сторожихи объекта да — время от времени — нерусская речь.

— Перед нами гордость острова Кижи, церковь Преображения Господня, ее план нарисовал Петр Великий…

Юра же, не обращая внимания ни на бабулю, ни на финна, продолжает очередной сюжет. Мол, церковь Преображения Господня построена без единого гвоздя, храм — восьмигранник с четырьмя пристройками — имеет форму креста — традиция, уходящая корнями глубоко в историю деревянного зодчества на Руси. На этом восьмиграннике стоит восьмигранник размером поменьше, в результате получается многоуровневая конструкция — основание для знаменитого «каскада куполов», издали напоминающего разветвленный подсвечник, где каждый куполок будто свечка мерцает на солнце серым огоньком. Первый и второй уровень — двухступенчатый декоративный элемент венца пристроек, на ступенях стоят купола на барабанах, четыре ступени на двух уровнях дают восемь куполов, плюс еще восемь на главном восьмиграннике и четыре на среднем, и один, центральный, на верхушке, и еще один над алтарем, в сумме получаем двадцать два купола.

Уф-ф, голова кругом идет от этих куполов, барабанов и восьмигранников, и от расчетов, в которых я никогда не был слишком силен, и от всего этого деревянного рококо. Ведь что с того, что храм тщательно реставрируют (на одни купола пошло более тридцати тысяч осиновых гонтов [33] ), если вместо верующих здесь — туристы, вместо Господа Бога — крона и доллар.

Возвращаемся на яхту. На обратном пути Юра бросил, что сегодня в Петрозаводске празднуют День города — это, мол, карельский карнавал. Так что вперед.

5 ноября

Что еще сказать… Моя страсть к русским домам на Севере не утихла и начинает приобретать тревожные черты мании. В конце сентября ты позвонила: в одном из красивейших углов Заонежья (неподалеку от острова Кижи!) продается уникальный старинный дом начала прошлого века. Я поехал без промедления и…

…влюбился с первого взгляда! Огромный домище из потемневших балок, два этажа плюс мансарда, балкон с балясинами, тридцать шесть окон. Внутри широкая лестница, резные перила, анфилада комнат, три русские печи (с лежанками…), кафельная печь (голландский кафель) в горнице, двустворчатые двери, а впереди, и по сторонам — полумрак. Электричества нет, только керосиновые лампы.

Мы приехали поздно, темнело. На Великой Губе, на пирсе нас ждал Юра, зять Деда — хозяина дома. Он приехал из Сортавалы на встречу вместо Деда, который в последнее время неважно себя чувствует. По дороге рассказывал о Конде. До революции в деревне жила целая ветвь рода Киприяновых, село было большое, сорок с лишним дворов. Киприяновы женились между собой и плодились. Отец Деда — например — взял в жены Феклу, в девичестве также Киприянову.

Сегодня в деревне осталось девять домов, зимуют только в одном — адвентисты седьмого дня. Остальные приезжают в Конду на лето. Электричество можно провести довольно дешево, линия рядом, всего-то и надо три столба вкопать. Дорогу зимой чистят, почта и магазины на берегу Великой Губы, в четырех верстах. Приехали.

— Привет.

Место сказочное. Дом стоит особняком, на высоком берегу, у самой воды, окруженный мощными тополями, вокруг запущенный сад, кусты малины, черной смородины. На берегу озера баня, двое мостков, а соседи далеко.