Волок - читать онлайн книгу. Автор: Мариуш Вильк cтр.№ 25

Зато третий, последний зал — о-о-о! Будто продолжение вчерашней фантасмагории. Я перенесся лет на сорок назад, в школьный класс. Парты с чернильницами, доска и мел, на стенах какие-то схемы и карты, глобус с красным пятном СССР — огромным, на полшара, знакомый портрет Ильича-Ленина над дверью, по бокам Пушкин с Ломоносовым. Я ощутил на себе штанишки на лямках. Но удивительнее всего были две ниши в стене за доской, словно две крохотных комнатки; в одной — интерьер кухни шестидесятых годов, с буфетом, фаянсовой посудой и швейной машинкой на столе, другая — жилая: мебельная стенка из ДСП, тахта, коврик с лебедем, телевизор и баян. Оказывается, Осипович — учитель в местной школе; садитесь, пожалуйста, обращается он ко мне, повторим последний урок истории Медгоры. Мне вспомнилась начальная школа № 66, Вроцлав, улица Дембовского, та же парта, лишь немного тесноватая, тот же запах. Мог ли я тогда предполагать, что буду скитаться по северу России, по гигантским карельским озерам, что пройду на яхте Канал? Да и вообще — что есть на свете этот самый Канал? Всхлипнул баян… Нет, это уж слишком! Осипович сидел в нише — прикрыв глаза и подыгрывая себе на баяне, протяжно пел о дикой Карелии. Я потихоньку выскользнул.

На обратном пути заглянул по-соседски в Управление Канала. Над входом в здание советский герб, внутри пахнет кофе. Михаил Яковлевич Амигуд, начальник Канала, принял меня с распростертыми объятиями. Недавно слыхал мое интервью питерскому радио, и ему очень понравился парафраз де Кюстина, что я приехал в Россию противником рабского труда, но, прожив тут восемь лет, порастерял уверенность, что либеральный путь лучше. Секретарша принесла кофе, армянский коньяк и лимон. Амигуд вынул из сейфа графики, судя по которым, наиболее оживленное движение по Каналу отмечалось в 1965-м – 1985-м, затем наступил спад, а после 1996 года кривая снова пошла вверх.

— А перспективы на будущее?

— Канал находится в хорошем состоянии, и даже более того, хотя всякие демократы жаждут его закрыть. Недавно Чубайс примеривался, однако Ельцин сказал: «Не мы его открывали, не нам его закрывать».

На прощание Михаил Яковлевич подарил мне карту канала, только в расписке о ее получении попросил указать фамилию Дмитриева (капитан яхты), потому что это только для служебного пользования и иностранцам не положено.

После обеда выходим из Медгоры. Наша тропа рассекает Онего с севера на юг [29] .

35. Шуньга

Берем курс на Палеостров, держась правого берега озера. Лучезарно-пепельная гладь Онего сливается вдали с небесами. Слева Кужостров, словно зависший в светлой бездне, справа Усов-Наволок в сизой дымке. Ни дуновения. Солнце шпарит.

Поджариваясь в кокпите, листаю «Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому» — первую книгу о Карелии! Ее автор, Николай Озерецковский, путешествовал там в 1785 году на маленькой сойме, примитивной парусной лодке, используемой ладожскими рыбаками. Тропа ученого вела из Санкт-Петербурга по Неве к Ладоге, там он свернул на север в направлении острова Коневец и пошел вдоль западного берега озера, посещая прибрежные поселения. Побывал на Валааме и в Сортавале, после чего повернул на юг и, держась восточного берега, добрался до устья Свири, попутно заехав в Олонец. По реке Свирь направился к Онежскому озеру, которое обошел по часовой стрелке (в отличие от нас, то есть наши тропы наложились друг на друга — будто в зеркальном отражении…), посетил Петрозаводск и Кондопожский залив, где оставил лодку и отправился вглубь суши, чтобы посмотреть водопад Кивач, горные заводы на Кончозере и Парциальные Воды. Затем вернулся к лодке и через Кижи и Заонежье добрался до Повенца, откуда пошел на юг — к Пигматке. Побывал также в Выгорецких скитах, в Шале и на Бесовом Носе, посетил Муромский монастырь, в устье реки Андомы укрылся от шторма, потом посуху добрался до Вытегры, оттуда двинулся обратно по реке Свирь к Ладоге и по Неве в Санкт-Петербург. По пути собирал информацию о Карельском крае, коллекционировал минералы и травы, заглядывал в архивы, трапезные и штольни, болтал с чиновниками и раскольниками, с охотниками и мужиками, с рыбаками и купцами, посещал города, села, погосты и скиты, исследовал быт народа, обычаи, обработку земли, записывал пословицы, названия инструментов и вообще местные названия. Словом — написал книгу, которую сегодняшние исследователи Карелии называют «энциклопедией края».

Идем мимо полуострова Ажеп, за ним деревня Шуньга. Нахожу ее у Озерецковского: «Верстах в 16-ти от Толвуйского погоста следует погост Шуньский, или Шуньга, который лежит на Путкозере, расстоянием не с большим на версту от Онежского озера, и посреди Путкозера занимает возвышенный остров, на который с обеих сторон Путкозера сделаны мосты. Погост сей достоин примечания как по красивому своему местоположению, так и по двум ярманкам, из коих одна бывает в нем января 6-го, а другая марта 25-го дня. Хотя обе они продолжаются не более недели, но свал народа бывает там превеликий, и множество съезжается купцов из Тихвина и других городов с разными товарами, коих навозят более нежели на 100 000 рублей; сверх того много здесь в продаже бывает лошадей».

Славой этих ярмарок Шуньга была обязана зимнему пути, который проходил мимо, соединяя Поморье с Пудожьем, Вытегрой, Каргополем, Олонцом и городами центральной России. Всякий раз по окончании ярмарки тысячи подвод вывозили из Шуньги вытегорский лен на Лопские Погосты, каргопольское зерно в карельские деревни, тюленьи шкуры и беломорскую рыбу в Новгород и Рязань, а также железо в Тихвин. За соболями ехали сюда торговцы из Москвы и Петербурга, на заграничные столы попадали отсюда лосось и глухарь, а в 1860 году один варшавский еврей скупил у местных за бесценок двадцать тысяч сорок. Жители Заонежья дивились, куда ему столько — им было невдомек, что польские модницы украшали сорочьими перьями шляпки.

Шуньга не только ярмарками славилась. Ее жители не одну страницу летописи Заонежья заполнили — герои суровых боев с польскими панами и мужественные приверженцы старой веры, участники мужицких бунтов и раскольничьих «гарей» [30] . Сегодня, к сожалению, ни ярмарки, ни веры. Что же до самосожжений, в позапрошлом году один мужик по пьянке вместе с халупой сгорел. Только обугленные валенки остались.