Дом шалунов - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Чарская cтр.№ 4

Прежде всего она переодела Нику в деревенское платье, купленное ею тут же, у огородника, и принадлежавшее до сих пор его младшему сынишке. Потом строго наказала Нике называть ее «мамкой» и, накормив его досыта молоком с хлебом, попрощалась с семьей огородника и отправилась в путь.

Ехали они долго. Сначала на конке [9] , потом в трамвае, наконец приехали на вокзал и сели в вагон… И опять ехали весь остаток дня и целую ночь вплоть до утра. Ника ничего не понимал, не видел и не слышал. Он крепко спал, измученный слезами и тоской по маме, которую горячо любил всем своим маленьким сердечком.

После долгого пути, когда поезд подъезжал к станции Псков, Матрена разбудила Нику, сказав «приехали», связала в узелок все вещи, какие взяла с собой из Петербурга, и вышла с мальчиком из вагона. Отсюда в Матренину деревню надо было ехать еще верст двадцать на лошадях.

На станции Матрену встретил с телегой мужик, с черной бородой и черными же глазами. Он удивленным взором окинул Нику.

– Вот, Кузьма, сыночка нам Господь посылает! – умильным голосом пояснила мужу Матрена, указывая ему на только что проснувшегося Нику. – Глянь-ка, что за красивенький парнишка! Помощником тебе будет! – и она ласково провела шершавой рукой по золотистой кудрявой головке мальчика. Но Кузьма не разделял, казалось, восхищения жены, угрюмо посматривая на Нику.

– Еще чего! Нашла тоже дармоеда!.. Пока он вырастет, сколько на него денег уйдет – пропасть! – проговорил он сердито, блеснув глазами на нежданного нового члена своей маленькой семьи.

Ника вздрогнул от этого взгляда. Вздрогнул и заплакал.

Лицо у Кузьмы стало еще сердитее:

– Пореви ты у меня! А это видел?

И он погрозил мальчику кнутом, которым погонял лошадь. А потом стал упрекать и бранить жену за то, что та «навязала» им обоим на шею такую обузу. Матрена тоже плакала и все гладила по головке Нику, крепко прижимая его к себе. Ника больше не плакал. Затих. Страшный мужик с кнутом приводил его в ужас. Маленькое сердечко мальчика сильно билось от страха.

Искали Нику всюду. Искала мама, няня, искали дворники, полиция, искали, прочитав объявление Екатерины Александровны в газете, чужие добрые люди. Искали и не нашли. А на следующее утро, после того как это объявление было напечатано в газете, один из дворников, проплутав всю ночь, нашел на берегу реки зацепившуюся за дерево старенькую Никину фуражку и принес ее Екатерине Александровне.

Екатерина Александровна тотчас признала фуражку своего сына. На ней был вышит красным шелком маленький флаг – для отличия от Жоржиной фуражки, на которой флаг был голубенький. Едва только заикнулся дворник о том, где нашел фуражку, как Екатерина Александровна, вскрикнув, без чувств упала на руки подоспевших няни и Фроськи…

Ее долго отливали водой, поили лекарством, давали нюхать спирт, всеми средствами стараясь привести в чувство. Оправившись немного и придя в себя, Екатерина Александровна решила, что Ники уже нет в живых, что он утонул, бедный, маленький Ника!

Теперь у убитой горем Екатерины Александровны было одно желание – во что бы то ни стало найти маленькое бездыханное тельце Ники. Для этого наняли рыбаков с лодкой. Рыбаки ездили по реке, шарили баграми в воде и ничего не находили.

Решили окончательно, что Ника утонул и что тело его застряло где-нибудь на дне реки. После того пригласили священников в маленькую квартирку, зажгли свечи и стали молиться за душу бедного погибшего Ники. Екатерина Александровна стояла на панихиде [10] , молилась горячо и плакала, плакала безутешно…

Фроську отослали в деревню. Екатерина Александровна не могла ее больше видеть, считая девочку главной виновницей гибели своего Ники. С тех пор няня сама стала неустанно ходить за Жоржем.

С фотографии Ники пересняли большой портрет, который Екатерина Александровна повесила в своей спальне. На портрете Ника вышел такой хорошенький, кудрявенький, веселый. Екатерина Александровна целыми ночами не спала, сидела на постели и все глядела и глядела на портрет, с которого улыбался Ника. Белый Никин барашек лежал тут же на столике под портретом, тут же лежала и найденная дворником у реки Никина фуражка – последнее воспоминание о нем…

Все эти дорогие вещицы часто-часто целовала Екатерина Александровна, оставаясь одна. Она звала Нику, смотрела на портрет и плакала горькими-горькими слезами…

– Дай!

– Не отдам!

– Дай!

– Как же?!

– Дай!

– Не дам, тебе говорят! Раз!

Прежде чем Сенька успел опомниться, Миколка торжествующе восседал на его груди и собирался задать врагу порядочную трепку. Не помня себя, Сенька завизжал, как поросенок, и далеко отшвырнул от себя картуз, сорванный им ради шутки с головы Миколки. Но Миколка не удовольствовался этим и шлепнул Сеньку раза три по спине, прежде чем выпустить его из своих цепких сильных ручонок.

– Вот тебе, не таскай чужих картузов в другой раз! – произнес он наставительно тоном взрослого человека.

Сенька заревел. В ту же минуту показалась ватага крестьянских ребятишек, бегущих с конца деревни по направлению к лугу, где находились оба мальчика. Тут были и Ванька вихрастый, и Степка-козел, и Митяйка рыжий, и два Андрюшки – Андрюшка хромой и просто Андрюшка, и Прошка беззубый, и Ванька маленький, и Санька-толстяк, и другой Санька – обыкновенный. Все они устремились к двум находившимся на лугу мальчуганам, один из которых продолжал реветь во все горло.

– Чего глотку-то дерешь? – суровым тоном взрослого обратился к ревущему Сеньке Степка-козел, самый большой и сильный из ребят. – Чего орешь, спрашиваю?

– Да все он… Все чужак забижает… Взлез, накинулся на меня и прибил! – всхлипывая, жаловался Сенька.

– Ты чего, чужак, дерешься, а?

И Ванька вихрастый, грозно сжав в кулаки свои грязные ручонки, с задорным видом подступил к Миколке.

Миколка вспыхнул.

– Не ври, Сенька, не я тебя, а ты меня задрал первый, – произнес он. – Я мирно лежал тутотка на опушке, стадо стерег, а он с меня, братцы, – пояснял черноглазый Миколка, – картуз-то как сдерет… Да на дерево еще грозил закинуть… Ну, я его, значит, и того… Бока ему намял, чтоб не баловался!

И Миколка с гордостью оглянулся на окружающих ребят.

Он был меньше их ростом и казался стройнее и красивее всех. На вид ему было лет девять. Золотисто-русые кудрявые волосы так и горели на солнце; черные глаза сверкали умом. Тонкое загорелое личико дышало удалью и здоровьем. Мальчик был одет беднее всех. На нем была старая рваная рубашонка, широкие ситцевые штанишки, все заплатанные, едва держались на узеньком ремешке, ноги были босые. Однако несмотря на нищенский вид мальчик казался настоящим красавчиком…