Три женщины одного мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Булатова cтр.№ 52

– Ты это серьезно? – напрягся Евгений Николаевич и в задумчивости помешал ложкой борщ, переваривая сказанное.

– Конечно.

Вильский поднял голову и уставился на жену так, будто видел ее впервые.

– А при чем тут, я извиняюсь, Илюшенька и моя семья?

– Это уже не твоя семья, – непривычно строго произнесла Люба. – Это твоя прошлая семья, Женя. А теперь твоя семья – это мы.

– Вы? – Евгений Николаевич поднялся из-за стола. – «Вы» – это кто?

– Я, Юлька и Илюша, – очень спокойно разъяснила Люба.

– Ошибаешься, Любка. – Вильский автоматически потянулся к нагрудному карману за сигаретами, а потом вспомнил, что стоит в майке. – Вот как я сейчас ошибся, так и ты ошибаешься. Моя семья – это мои дети, мои родители и ты. Но никак не Юлька с «Ильюшенькой», – очень похоже передразнил он падчерицу.

– А я считаю по-другому. – Люба смотрела на супруга не отрываясь, и выражение ее лица было странным – деловито-отстраненным.

– «По-другому» – это как же? – сдвинул рыжие брови Евгений Николаевич.

– Неважно, – отмахнулась жена, но потом все-таки добавила, и фраза зазвучала как-то по-казенному, как на суде: – Я все-таки мать, Женя. И мне неприятно, что ты так высказываешься о моей дочери и моем внуке.

– Пра-а-авда? – усмехнулся Вильский. – Раньше ты мне этого не говорила. Все больше: «Все равно где, все равно как, лишь бы только с тобой. Вдвоем». Не так?

– Так, – быстро признала Люба. – Но ведь ты говорил мне то же самое, – напомнила она мужу.

– Все правильно, – согласился с ней Вильский. – Но заметь, мы живем в одной комнате не с моими дочерями…

– Я понимаю, спасибо. – Люба заторопилась свернуть неприятный разговор.

– Я тоже тебя понимаю, – сказал Евгений Николаевич и засобирался.

– Ты куда? – поинтересовалась Люба, посчитавшая инцидент исчерпанным.

– Мне надо пройтись, – в голосе Вильского появилась озабоченная интонация.

– Я с тобой, – вызвалась составить ему компанию Люба и тоже начала собираться.

– Не надо, – попросил Евгений Николаевич, почувствовавший глухое раздражение. – Хочу побыть один.

– Зачем? – задала глупый вопрос жена.

– Нужно, – отрезал Вильский и выскочил из комнаты как ошпаренный.

Потом довольно долго Евгений Николаевич стоял у входа в общежитие, курил и все никак не мог выбрать, в какую сторону пойти. По левую руку располагалось несколько гаражей-ракушек, обезобразивших весь двор. По правую – детская площадка с выломанными аттракционами и загаженной собаками песочницей. «Позади Москва!» – иронично подбодрил себя Вильский и шагнул вперед.

Ноги сами принесли его в старую часть Верейска. И вскоре Евгений Николаевич очутился рядом с домом, окруженным высокими взрослыми тополями. В этом доме жили его родители, бабушка, друзья детства. Из скрытого от глаз прохожих двора по-прежнему доносились детские голоса, которые, казалось ему, теперь звучали совсем иначе. Не так, как раньше. Вильскому стало грустно, но очень скоро он почувствовал, что эта грусть легкая. И даже приятная.

Евгений Николаевич шел по хорошо знакомым местам, и с каждым шагом изменялось его дыхание. Оно становилось свободным.

Вильский вздохнул полной грудью и подумал, что, раз он рядом, хорошо бы зайти к родителям. Евгений Николаевич даже сделал несколько смелых шагов по направлению к дому, но вовремя остановился: «Не сейчас!» «А когда?» – послышался ему голос Анисьи Дмитриевны, и в памяти всплыл неприятный разговор с Любой, и это дурацкое слово «Ильюша», и много еще чего, связанного с Юлькой, с чем он, взрослый мужик, вынужден был мириться. В душе снова поднялась волна недовольства, потому что такая зависимость от «глупых», как считал Вильский, обстоятельств противоречила его стремлению жить правдиво и свободно.

«Никому отчета не давать. Себе лишь самому служить и угождать… – пробормотал Евгений Николаевич известные пушкинские строки, но от этого легче не стало. – Бабья истерика! – отчитывал себя Вильский. – Все же хорошо: я люблю ее, она любит меня. Ничего особенного Любка не сказала. Ее тоже можно понять. Не может же она выгнать эту дуру с ребенком на улицу». Евгений Николаевич снова попытался отыскать в себе хоть какое-то доброе чувство по отношению к Юльке и ее сыну, но был вынужден признаться, что, кроме раздражения и брезгливости, не испытывает ничего. Ему и о собственных-то детях нисколько не хотелось вспоминать, потому что любая мысль рождала чувство вины. «Здесь и сейчас! – скомандовал себе Вильский. – Здесь и сейчас! Жить, Женька, надо здесь и сейчас!»

Эта трижды повторенная фраза взбодрила Евгения Николаевича, подарив уверенность в завтрашнем дне. Хотя, возможно, и временную. Вильский собирался жить со своей женой «всерьез и надолго», невзирая на массу сопутствующих проблем в виде отсутствия жилья, достойного заработка, невольно обиженных родственников и разграбленной бандитами страны. «Невозможно родиться и умереть понарошку», – философски подумал Евгений Николаевич и резко поменял направление движения: через пять минут он стоял во дворе родного дома и, задрав голову, рассматривал окна третьего этажа, за которыми проистекала размеренная жизнь родителей и бабушки.

Впрочем, к ним-то Вильский подниматься как раз и не собирался. Он вошел в соседний подъезд, не по возрасту легко взбежал на второй этаж и, шумно отдуваясь, позвонил в квартиру Льва Викентьевича Ревы.

– Ты? – не смогла сдержать удивления Нина и поджала губы, вспомнив, что принадлежит к лагерю сторонников Женечки Вильской.

– Как видишь, – усмехнулся Евгений Николаевич. – Здравствуй, Нина.

– Ну, здравствуй, коли не шутишь, – собравшись, поприветствовала его жена друга, но пройти в квартиру не пригласила.

– Так и будешь держать меня в дверях? – криво улыбаясь, поинтересовался Вильский.

Нина молча посторонилась.

– Слушай, Нинка, – проникновенно произнес Евгений Николаевич. – Я все понимаю. Ты на Женькиной стороне. И вообще не обязана со мной целоваться. Но по-человечески-то мы можем поговорить?

– О чем? – выдавила из себя Нина.

– Да ни о чем, если не хочешь. Левчик дома?

Жена Ревы отрицательно покачала головой.

– А когда будет?

– Не знаю, – легко солгала Нина, хотя запахи, доносившиеся из кухни, свидетельствовали о том, что она ждет мужа к ужину.

Вильский почувствовал, что она лжет, и опустил голову: стало неприятно, так и хотелось поймать ее с поличным и задать прямой вопрос: «А врать-то зачем?» Но Евгений Николаевич сдержался и для приличия уточнил:

– Могу я Левчика здесь подождать?

Нина неохотно кивнула и предложила пройти в зал, хотя хотелось мстительно полюбопытствовать: «А к своим чего не идешь?» Но произнести это вслух она не решилась: долгая жизнь с неумным Ревой научила ее справляться со своими эмоциями. «Кто-то же должен в нашей семье соображать?!» – любила говаривать Нина, собираясь с подругами, потому что иначе невозможно было объяснить ее терпимость по отношению к частым зигзагам Левчика.