Зуб мудрости - читать онлайн книгу. Автор: Эфраим Севела cтр.№ 29

Это уже не дедушки Семы слова. А нашего Б.С. Он почти уверен, что коммунисты придут и сюда. Потому что американцы наивны, как барышни. То простительно барышням, но не великому народу. А спохватятся, будет поздно.

Я себе не хочу этим голову забивать. Не мое дело. Как постелятся, так и выспятся. Как говорила бабушка Соня. Поживем

– увидим. Как говорил дедушка Сема.

Я знала в Москве еще один дом, кроме дома дедушки Семы, где были продукты, какие душе угодно. Хозяин этого дома не торговал пивом и не воровал. Наоборот. Он был очень важным человеком. Занимал высокий пост. Большое начальство. Его дочь Нина Сазонова училась со мной в одном классе, и жили они близко от школы. Иногда после школы я к ним заходила домой.

Нам обеим Нинина мама делала бутерброды с икрой и строго приказывала не выходить с едой во двор, а все съедать за столом.

В этой семье тоже не хотели, чтоб посторонние видели, что они едят.

– Твой папа тоже ворует? – тайком спросила я Нину.

Нина даже обиделась.

– А что? – старалась я оправдать свой бестактный вопрос,

– в магазинах же нет таких продуктов.

– Мы в магазинах не покупаем, – с гордостью сказала Нина.

– У нас есть закрытый распределитель.

И тогда я, дура, узнала нечто совершенно новенькое для себя. Десять лет прожила на свете, а представления о таких вещах не имела. Век живи, век учись. Дураком помрешь.

Оказывается, большое начальство, вроде Нининого папы, вообще в магазинах ничего не покупает. Магазины с пустыми полками – для народа, для простых людей, для трудящихся. А для коммунистов, которые занимают высокое положение и руководят этим самым народом, имеются специальные магазины, куда посторонним вход воспрещен. Там у дверей стоит милиционер и проверяет документы. Кто со свиным рылом, того не пускают в калашный ряд. А гонят в три шеи.

Это и есть закрытый распределитель. Распределяют. Народу

– шиш, начальству – пожалуйста.

Там есть все, что душе угодно. Полный коммунизм. Почти бесплатно. Бери – не хочу. Нинины мама с папой берут.

А мои родители даже не знают, где такой распределитель находится. Их туда на пушечный выстрел не подпустят. А воровать, как дедушка Сема, они не умеют и не хотят. Поэтому для них радость, когда перепадет что-нибудь в длиннющей очереди. Как та самая «Синяя птица».

Когда Нина провожала меня до метро, мы прошли мимо большого недостроенного дома, огороженного забором. Над ним кран таскал кирпичи.

– Как построят, – похвастала Нина, – мы сюда переедем. Сейчас у нас три комнаты, а будет четыре. Отдельная – для меня.

– Везет тебе, – сказала я.

– А еще знаешь что, – сообщила она мне по секрету. – Здесь я смогу бегать с бутербродом во двор. И никто ни капельки не позавидует.

– Почему?

– Не понимаешь, что ли? В этом доме у всех будет полно икры и всего, чего хочешь.

– Послушай, а нельзя моему дедушке сюда переехать? У него тоже икра есть… и апельсины… круглый год.

– Он кем работает?

– В пивном ларьке.

Нина рассмеялась.

– Не-ет, глупенькая. Сюда его не пустят. Здесь только начальство будет жить. Только семьи, которые прикреплены к закрытому распределителю.

Так и сказала «прикреплены», и мне захотелось нарисовать прикрепленных человечков, приколотых кнопками к стене, на которой написано «Закрытый распределитель». Каждый человечек держит в руках пакеты с деликатесами. В пакетах прорвалась бумага, и деликатесы сыплются на землю. А там стоит народ и ловит их и тут же съедает.

Уже в метро меня осенило. Что же это получается? У дедушки есть все, потому что он ворует. Достает из-под полы. А Нинин папа ведь, не ворует. Он получает все в… как его… закрытом распределителе… А почему закрытом? Значит, тайком? Значит, тоже из-под полы? Но ведь Нинин папа – не вор, а большое начальство? Почему же дедушка Сема – вор? А Нининого папу вором назвать нельзя? Кто из них самый большой вор?

Как всегда, когда я запутываюсь, у меня начинает болеть голова.

Никак не могу определить, как относится ко мне Б.С. Как к ребенку? Или видит во мне созревающую женщину?

Однажды я подслушала его с мамой разговор. Я прошла через гостиную, где они сидели у телевизора, и спиной почувствовала, что Б.С. смотрит не на экран, а на меня. Заметила это, видно, и мама, потому что она пошутила:

– Доктор, вы отвлекаетесь.

И тогда Б.С. сказал слова, от которых у меня порозовели уши:

– Твоя дочь входит в пору цветения, и, если меня не подводит мое мужское чутье, она очень скоро превратится в прелестную женщину. Горе мальчишкам! Ох, уж и запрыгают они вокруг нее.

Мама была польщена такой высокой оценкой моих женских до– стоинств, но не удержалась от шпильки:

– И вместе с ними такой старый козел, как ты.

Б.С. поспешил ее успокоить в свойственной ему манере:

– Мадам, это неинтеллигентно – ревновать к своей дочери-подростку. Не опускайтесь до уровня буфетчицы в Мурманском рыбном порту. Вы со мной не первый день живете и пора запомнить хоть одно из правил, которых я придерживаюсь неукоснительно. Не нужно гадить там, где ешь.

У меня захватило дух. Следовательно, сделала вывод я, он испытывает ко мне влечение, но сдерживает себя, наступает на горло своему чувству, как пишут в романах, потому что неукоснительно придерживается своих строгих нравственных правил.

Дважды я пыталась проверить свою догадку. Как-то пришла из школы с головной болью. К вечеру поднялась температура. Я почувствовала себя совсем худо. Мама, придя с работы, уложила меня в постель и, встревоженная, стала дожидаться возвращения Б.С., который в этот день, как назло, куда-то запропастился.

Б.С. – прекрасный врач. Его знает почти вся русская эмиграция. Не сдав американских экзаменов и, следовательно, не имея официального права лечить здесь в больницах, он тем не менее не отказывает никому из эмигрантов, у которых нет денег, чтоб обратиться к американскому врачу, и лечит бесплатно всех, кто к нему обращается, а в особых случаях даже едет, черт знает куда, к тяжелому больному. Бесплатно. А денег у него самого в обрез. Еле хватает на питание и квартиру, пока он сидит и зубрит толстые американские учебники, чтоб сдать экзамен.

Помню, он как-то с горькой усмешкой протянул свою руку с крепкими длинными пальцами:

– Хирург, как и пианист, погибает без практики. Эти пальцы требуют постоянной работы. Иначе они теряют чувствительность. А следовательно, как хирург, я дисквалифицируюсь. Господи, когда же я дорвусь до операционного стола и возьму в руки скальпель?

В тот раз, когда я заболела, Б.С. вернулся домой поздно и вместе с мамой вошел в комнату, где я лежала в постели во фланелевой ночной рубахе. Он бесцеремонно задрал на мне рубаху до самой шеи, открыв мое голое тело, и приложил стетоскоп к моей груди.