Верни мои крылья! - читать онлайн книгу. Автор: Елена Вернер cтр.№ 49

– Да, я занималась танцем. Раньше, – голос намеренно хриплый, как при ангине. – Теперь уже нет.

– Твое тело говорит другое. Ты двигаешься… Просто удивительно. У актеров это просто сценическое движение, знаешь… А у тебя что-то совершенно иное… Как вспышка. Как… Ох, где же мое красноречие, нет слов! Ты часто репетируешь под эту музыку?

– Впервые. Не знаю, что на меня нашло, – призналась Ника нехотя.

– Значит, ты все это делала… просто так, не обдумывая заранее? Не планируя? – Теперь он стоял внизу, прямо у ее ног, а Ника по-прежнему на подмостках, глядя на него сверху и чувствуя себя словно на пьедестале.

У Ники перехватило дыхание. В эту минуту Кирилл смотрел на нее так, будто видел впервые, видел по-настоящему. В его зрачках, широких от полумрака, влажно горели огоньки потолочных светильников, но казалось, что за этим отражением, в самой глубине, шевелится кто-то. Древний, чуждый и пугающий. Девушке захотелось отшатнуться, но, когда Кирилл протянул ей узкую выточенную руку, она отозвалась всем телом, подалась вперед и положила свою ладонь в его. Прикосновение было сухое, будто даже с примесью мела или талька, и очень горячее. «Я Ника», – чуть не сказала она ему, чувствуя, что только теперь они познакомились.

Кирилл помог ей спуститься со сцены, и она оказалась в привычном положении, ниже его на голову. Робко улыбнулась и пробормотала хрипло:

– Мне пора.

Он окликнул ее уже в дверях:

– Подожди!

И, потрясенная силе своего страха перед Кириллом, перед этим залом, который видел и испытывает то же, что и она, как живое существо, да еще и запоминает, отпечатывая на самом себе каждое слово и ощущение, она замотала головой что есть сил. Ей хотелось разогнать морок. Слишком много призраков, слишком много глаз для двух оставшихся наедине людей. Она закашлялась, уже по-настоящему.

– Извини, болею. Мне пора.

Убегая, она продолжала нести на острых уголках своих плеч его взгляд, не ведая, каков он в реальности, в это мгновение: пристальный, медлительный. И темный.

[10]

Из жирной, напоенной талой водой земли лезли первые ростки, на клумбе показались уже клювики первоцветов, а ветви деревьев наливались пока не зеленью, но силой и упруго покачивались на фоне вечереющего, пронзительно-высокого неба, хотя ветра и не было. В холодном воздухе стоял сильный запах прели и почвы, от него после духоты зала щекотало в носу. И, лишь чихнув, неожиданно и неприлично громко, Ника осознала, что запыхалась, – стало быть, бежала, сама того не замечая. Пока вот – не чихнула, по стечению обстоятельств оказавшись при этом на середине большой лужи. Ноги успели промокнуть, вероятно, еще раньше, и девушка, уже не торопясь, побрела к берегу, то есть к бордюру, где и замерла серой болотной выпью.

Хорошо еще, что Кирилл не стал задерживаться. Она слышала его шаги по фойе, его морскую походку с заминкой, которая к вечеру становилась едва заметным прихрамыванием, но не подняла головы от компьютера, даже когда взвизгнула, растягиваясь, пружина на входной двери. После его ухода ей хотелось бежать – и она бежала. Теперь, в двух шагах от станции, она потерянно озиралась по сторонам. Жизнь текла мимо, непрерывным людским потоком к хлопающим стеклянным крыльям павильона метро, нервной гусеницей автомобильной пробки по проспекту. Гусеница то растягивалась, то поджималась, надрессированная по сигналам светофора, и Ника вдруг усомнилась в только что произошедшем на сцене театра. Все это было так неправдоподобно, что смахивало на видение. Неужели она и правда танцевала? Мышцы вдоль локтевых сгибов еще помнили каждый взмах рук. И Кирилл это видел? Зачем, зачем все так выстроилось – видит бог, она не хотела попадаться ему на глаза.

Ей было стыдно от того, что он наверняка теперь думает о ней. Жалкая кассирша возомнила себя актрисой и по вечерам отплясывает на сцене, пока никто не видит. Точь-в-точь девочка, красящая губы помадой и шаркающая перед зеркалом мамиными туфлями, не лодочками, а целыми лодками. Конечно, он похвалил ее, он же воспитанный человек… И от этого все еще хуже. Сейчас ей казалось, что танцевала она ужасно, и память трещала, как счетчик Гейгера, регистрируя каждую помарку, каждое неудачное па, гоняя образы по кругу, пока Нике не захотелось кричать. Все было плохо, хуже некуда, и он видел все это. И, хотя и сознавая всю бестолковость, она впервые в жизни разозлилась на Кирилла Мечникова – сначала за то, что он оказался в зале в неурочный час, да еще на самом краю ряда кресел, утонувшем в тени, так, что и не заметить. А через секунду и за то, что это вообще его конек: оказываться на грани ее жизни, и даже оттуда уметь беззастенчиво все изменить и пустить прахом. Как там у Земфиры? «И убить тебя – не-о-соз-нан-но, не-чаян-но…» Где мирное топкое болото, которое принадлежало только ей, серой выпи с худой шеей? Где скорлупа, в которой так спокойно и тесно? Почему все пошло трещинами, захрустело и рассыпалось?..

И лишь дома, вслушиваясь в невыносимый припев зациклившейся сигнализации во дворе, она вдруг смягчилась. Может, все не так уж страшно. Даже если он внутри посмеялся над нею. Ну да, такая вот она глупая и несуразная… Но то был всего один танец и всего один разговор, он как смятый комочек салфетки, смахнешь в корзину – и нет его. Завтра рядом будут и черноглазая Римма со своей кочевой любовью, и Липатова с тысячей поручений, вопросов, ценных указаний и претензий. И нынешний вечер изгладится из его мыслей. Уже, наверное, стерся. А ей это воспоминание останется «на потом», как десерт из горького шоколада, который можно съесть вдвоем, но можно и в одиночку.

Утром Ника даже уболтала себя стать оптимисткой. Общее с Кириллом переживание… Как будто это хоть чем-то их связывало! Зато не телефонный разговор, не дежурный кивок головы. Пусть неудачно, неудобно и жутко стыдно. Но он смотрел на нее, она на него, он подал руку, она взяла. Ничего ужасного не произошло. Ничего, что стоило бы его длительных размышлений.

Как же она заблуждалась…

Она ошиблась тем сильнее, что даже не предполагала, в какое русло направятся мысли Кирилла. Он все-таки думал о ней – но как!

Липатова была взвинчена. Через час после появления в театре она зашла к Нике и, плотно притворив за собой дверь, выложила все как есть: Кирилл сообщил ей, что Ника не просто профессиональный танцор, но еще и точно знает, как поставить танцевальный номер для спектакля и натаскать актеров. А значит, должна это сделать, просто обязана.

Обескуражена. Расстроена, подавлена. Еще недавно Нике казалось, что вчерашнее переживание сделало ее ближе к Кириллу. Раньше из них двоих лишь она хранила знание о нем, в которое не были посвящены все прочие, – теперь и он знал о ней кое-что сверх безликой нормы. У нее был секрет, раскрытый Кириллом, пусть и против ее желания, но который она хотела сохранить нетронутым остальными. Она доверяла этому человеку, в глубине души надеясь, что он каким-то образом понимает ее больше всех других, и ей даже не нужно произносить вслух свою просьбу. Но все оказалось иначе. Сама Ника его не интересовала – только спектакль, и получив на руки козырь, он тут же пустил его в ход. Она почувствовала себя преданной, хотя и знала, что на то нет никаких причин. Просто он, такой близкий и родной, снова повел себя как посторонний, кем вообще-то являлся, несмотря на ее фантазии, и очевидность этого факта доставила ей боль. А просьба, даже приказ, Липатовой привела в ужас.