Братья. Книга 1. Тайный воин - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 130

– Откуда это? – тихо спросил он, когда голоса выплели первый узор и круг песни замкнулся. – Я прежде не слышал.

– Это… – Ворон снова смешался. – Это братейка мой в книжнице берёсту нашёл. В летописи лежала, как есть исчёрканная… там песня была. Про давние времена, про витязя Сварда… вот.

Ветер вскинул глаза. Резко, требовательно спросил:

– Как ты догадался?

Ворон испуганно отмолвил:

– Учитель, воля твоя… о чём?

Котляр словно не знал, казнить его или миловать.

– Дальше играй, – велел он наконец.

Ворон послушно взялся за дудочку. В первую строку Ветер не поспел, подхватил со второй.

…Ждал скончанья света народ.

Осаждён оплот,

Битва у ворот…

Голос учителя, отнюдь не взысканный разлётом и силой, оказался безошибочным, даже приятным. Таков котёл. Оттачивает дарования, не брезгуя и самыми скромными.

На холме пустом,

Мятый сняв шелом,

Витязь Небо попросил о святом…

Ученик помогал как мог, прямо на ходу чуть меняя и сдерживая погудку, приспосабливая напев к небогатому голосу Ветра.

…А над ней застыл валун в ковыле.

Источник с видимым сожалением завершил песню, верно, погудка, сотворённая учеником, пришлась ему по сердцу. Воодушевившись, дикомыт сыграл ещё круг. Пустил голосницу уже во весь мах, расцветил прозрачными лепестками узоров… Опустил смолкшие кугиклы, негромко пропел:

И какой с тех пор минул век,

Скажет только выпавший снег,

Только дождь в листве,

Да в степи рассвет,

Только жаворонка трель в синеве.

Ветер слушал не шелохнувшись. Взгляд странно разгорался, метя пригвоздить Ворона к снежной стенке норы.

– А это где взял?

– Так сам… то есть Правосудная… вложила. Вот.

Ветер прикрыл глаза рукавицей. Наверное, не знал, каким ещё словом огурника укорить, чтоб дошло. Помолчал, отнял руку, спросил:

– А не высоко ли занёсся? С боговдохновенным стихотворцем вздумал тягаться?

Опёнок потупился:

– Воля твоя, учитель… ни с кем я не тягался. Полюбилось… вот.

Слова упали в тишину. Ветер отвернулся и как будто забыл про ученика.

После очень долгого молчания, ни дать ни взять решившись, он глухо проговорил:

– Тот витязь положил начало долгой веренице мужей, отмеченных и не отмеченных славой… Бояре Нарагоны, возводившие свой род к подвигу чести, уже через несколько поколений вовсю плодили крапивников. Небрачным сыновьям было принято вручать имена, крепить ими семью, но очередной Свард, по прозвищу Крушец, оказался слишком надменным.

Ворон смотрел во все глаза. Учитель явно очень хорошо знал, о чём говорил.

– Он нёс родовой щит со скалой и мечом. Он держал расправу в городе у холмов и самозаконно правил у себя в замке. Одна молодая холопка вздумала противиться его прихоти. Он повалил её на пол в стряпной… и не пожелал признать сына насилия. Трое единокровных никогда не называли пригульного братом, только рабом. Когда он подрос, мать продали на сторону, а байстрюка сбыли в котёл.

– Почему? – выдохнул Ворон.

Ветер ответил со злой усмешкой, сквозь зубы:

– Наверное, Свард не хотел побочного отпрыска, обещавшего стать умнее и сильнее законных.

Ворон слушал, чувствуя, как меняются местами морозная земля и тёмное небо. Собственные беды представали детскими горестями, ничтожными и смешными. На что жаловаться тому, кто был зачат в любви?..

– Боярский ублюдок выдержал обучение на воинском пути, – очень ровным голосом продолжал Ветер. – В свой срок он пролил кровь и назвался тайным воином Справедливой. Не иначе как по Её изволению первым орудьем пригулыша стало отнятие жизни красного боярина Нарагона. К тому времени Свард успел оплакать наследника. Его не каждый день видели трезвым. Псари нашли господина лежащим в ручье. Никто не заподозрил убийства.

Ворон молчал, пытаясь в густеющих сумерках рассмотреть лицо учителя. Вот теперь он почти догадался, и от этой догадки затрепетала душа.

– В награду, – по-прежнему бесстрастно произнёс Ветер, – мне позволили отыскать мотушь. Так я выполнил то, в чём поклялся при расставании… но она уже была такой, какой ты её видел. Я же, к несчастью, с годами стал похож на отца. Мотушь приняла меня за боярина… – Ветер махнул рукой, добавил совсем другим голосом: – Ей бы понравилась твоя песня.

Отвернулся, лёг поудобнее, натянул куколь, опустил щёку на самострел. Ворон остался в одиночестве смотреть сквозь темноту. Ощущение было такое, словно учитель едва не поддался чувству, побуждавшему длить рассказ, но в последний миг передумал.

Под утро в гуще еловых ветвей началась птичья возня, послышалось карканье. Пернатые посланцы Лешего делили печенье. Когда тронулись в путь, Ворон увидел на снегу несколько пёрышек, блестящих, впрозелень чёрных. Он вспомнил о чём-то, улыбнулся, подобрал, спрятал в кошель.

Лутошка всю жизнь прожил в лесу, но опытным полесовником так и не стал. Его дом был в острожке. С насиженным теплом в избяных стенах, с ухожами и прудами, поставлявшими каждодневную пищу. Конечно, Лутошке случалось на день-два покидать зеленец. Его посылали то на рассольные кипуны, то на заячьи кормовища, то к ближним соседям. Он и бегал хорошо знакомыми трущобами от жилья до жилья. Тамошние пущи давно привыкли к Лутошкиной поступи, стерпелись с его присутствием и не посягали сгубить. Оттого он не выучился слушать речи корб и суходольных боров, говорить на их языке… Чего ради себя трудить, если и так хорошо?

День за днём, ночь за ночью пробиваться всё дальше за Смерёдинку оказалась сущая гибель. Опоздав к становищу переселенцев менее чем на сутки, он уже и не надеялся эти сутки нагнать.

Зато самого Лутошку нагнали волки.

Он их так и не увидел. Просто напал в лесу на следы, ума хватило понять, что не собачьи. Той ночью Лутошка спал на дереве, привязавшись к стволу. Без конца вздрагивал, смотрел вниз. Сколько ни стерёг – ни тени, ни шороха… К утру начал обзывать себя пуганой вороной. Волки бежали за переселенцами, надеялись поживиться объедками, задрать упряжного пса… Когда рассвело, острожанин пригляделся как следует. Если верить следам, кругом дерева всю ночь хороводила голодная стая. Ждала, не свалится ли обессилевшая от холода пища.

Лутошка руками и ногами ухватился за ствол, едва не решился здесь и остаться. Однако это была бы вовсе верная смерть, причём бесславная и обидная. В Чёрной Пятери его, по крайней мере, выучили не сдаваться без боя. Рыжак спустился по обломкам ветвей, нацепил лыжи, повесил под руку самострел… понёсся вперёд, как от переимщика удирая. «Не тронь, не спущу!..»