Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Вяземская cтр.№ 34

Для своего любимца султан приказал выстроить новый дворец, куда по окончании празднеств, которые продлятся девять дней, отвезут султанскую сестру.

Девять дней, в течение которых у нее не будет времени ни на что больше, кроме как милостиво улыбаться и кивать, кивать и улыбаться. А потом… Потом она больше не будет жить, как живут кошечки и собачки – животные, в общем-то, очень милые, но совершенно бездумные. Не будет беспокоиться только о хлебе насущном да о том, чтобы выжили ее детеныши. Она достаточно сильна и сумеет их защитить. Пора уже думать о чем-то большем.

Сколько на празднование ушло денег, она даже представить не могла. Много – понятно, но вот сколько?

Ее мучили нехорошие предчувствия, которые не замедлили оправдаться.

Под вечер, когда она уже уложила и Ильяса, и Михримах, прибежала взволнованная служанка и сообщила, что «пресветлую госпожу» хотят видеть.

Эта фраза означала, что пришел Хасан; а приход Хасана в такую пору и таким образом мог означать только то, что случилось что-то непредвиденное.

Выскочила к нему простоволосая, без покрывала. Впрочем, Хасан был все-таки славянин… хотя бы помнил о том, что по рождению славянин.

– Мятеж, – сказал он, едва заметив ее. – Янычары недовольны. Жалованье не плачено почти за три года. Мятеж начнется завтра.

– Почему именно завтра?

Действительно, странно: если уже три года терпели…

– Они возмущены пышностью празднества. Деньги на свадьбу визиря – это именно те деньги, которые нам… которые янычарам не были отпущены из казны. Визирь Ибрагим женился за счет янычарского жалованья, так считают многие. И… и…

– Не мнись. Говори как есть.

– И многие вообще считают, что Великий визирь Ибрагим и… и Великая Хюррем-хасеки…

Он замялся на секунду, не зная, как ее назвать. Ну да, до сих пор «султанши» ничего не решали и никто к ним, кроме евнухов, не обращался. А еще – он не знал, как правильно преподнести новость.

– Они считают, что мы с Ибрагимом на пару разграбили казну, что ли?

То, что «вместе с Ибрагимом» – это смешно, конечно. А вот то, что разграбили…

Ибрагим – Великий визирь и, конечно, может запускать руку в казну…

Ты снова предвзята, Хюррем. «Может» – еще не означает «запускает». Ты лучше в своем глазу бревнышко поищи. Одно платье, шитое золотом, сколько стоит? А сколько у тебя платьев? А сколько стоит твоя любимая диадема? Изумрудный браслет? Аметистовое ожерелье?

С другой стороны, все равно обидно. Ведь именно благодаря ей казна перестала тратить значительные средства на содержание гарема…

– Я благодарна тебе.

Правильно было сказать: «Мы благодарим», монаршие особы всегда говорят о себе во множественном числе. Но говорить так с Хасаном она не считала нужным. Напыщенность хороша тогда, когда тебе служат за деньги. Если хочешь, чтобы тебе служили за совесть, – не стоит из себя что-то строить. Но и о награде забывать не стоит. Только вот как его наградить? Собственных денег у нее нет, раздавать должности – такого права она тоже не имеет…

Выход она нашла достаточно быстро, вдруг вспомнив свой любимый в той, прошлой, жизни фильм: просто протянула Хасану руку. Которую он поцеловал, бухнувшись на колени, а потом еще и лбом к ней приложился.

Сулейман на принесенное ею известие отреагировал неожиданно:

– Мятеж? Ну что же, посмотрим.

– Может быть, стоит заплатить им их жалованье? – робко предположила Хюррем.

Сулейман качнул головой.

– Нет. До утра не успеем, а утром, думаю, начнется. А если я стану удовлетворять все требования своих подданных, эти требования будут расти и расти.

– Но мне кажется, что их требования справедливы… Каждый должен получать жалованье своевременно, ведь им надо на что-то жить.

– Семей янычары не имеют, питаются они за счет казны. Если вовремя не получат жалованье – ничего страшного не произойдет.

– Я… я думаю…

Нет, говорить об этом не стоит. Она просто соберет янычар и выйдет к ним сама…

– Ай! – Она вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности, хотя и больно было тоже: сильные пальцы мужа сжали ее запястье, словно клещи.

– Я вижу, о чем ты думаешь, – прищурив глаза, тихо сказал он, и этот тихий тон был хуже самого громкого крика. – Не смей. Никогда не смей лезть в то, в чем ты ничего не понимаешь.

Он отпустил ее руку, развернулся и вышел из комнаты. Хюррем терла запястье и думала: а знает ли она мужа? Родила двоих детей и, кажется, станет матерью третьего – она еще не была уверена до конца, – только-только почувствовала… что? Что может делать что хочет? Что муж считается с ней? Считается. Но…

Если бы он был тряпкой, она могла бы делать что считает нужным. А могла бы она полюбить – тряпку? Нет, но…

Но она решила, что будет стараться что-то изменить.

Ну что же, это не повод отказываться от своих идей. Только действовать нужно будет более тонко: не переть напролом, а, продумав, что бы она хотела сделать, тщательно аргументировать это мужу.

«Янычарский бунт» так и не состоялся: когда вооруженная толпа добралась до Топкапы, выяснилось, что султана во дворце нет: он неожиданно отплыл в Дарданеллы.

Хюррем, трясясь от страха, сидела в своей комнате, прижимая к себе маленьких Михримах и Ильяса. Сулейман, как ей казалось, не сделал ничего, чтобы оградить семью от разъяренных янычар, разве что – поставил возле входа в ее покои людей Хасана, которых было всего-навсего восемь: больше Хасан пока не подобрал.

Правда, по ковру храбро маршировал крохотный Ильясик, размахивая игрушечной сабелькой, и заявлял, что убьет любого, кто только посмеет обидеть его маму. Честно говоря, восемь янычар и сам Хасан против нескольких янычарских ортов – не намного серьезнее, чем малыш Ильяс со своей деревянной игрушкой.

Но никакого штурма дворца не случилось. Волна, накатившая на ворота, точно так же и отхлынула, когда стало известно, что Сулеймана во дворце нет.

Через короткий промежуток времени площадь перед дворцом была пуста.

– Они ушли, – сообщил Хасан.

Хюррем могла только кивнуть в ответ – на большее у нее просто не было сил.

– Они не вернутся, – уточнил Хасан.

Да, наверное, они не вернутся. И, наверное, муж знал, что делает, когда покинул их тут, одних. Однако она спокойнее чувствовала бы себя, если бы он был рядом. Он поступил правильно – с политической точки зрения, но она чувствовала себя преданной.

Через несколько дней она узнала, что янычары бросились следом за Сулейманом: погрузились на галеры и поплыли за султаном. Они вели себя как дети, ревнивые дети; Хасан «в лицах» рассказывал, как они плакали и рвали на себе волосы, требуя от Сулеймана не только и не столько оплаты за три года, но и – чтобы он вернул им свое расположение.