– Хотя многие достойные люди и не почитают богов! – добавил Орм. – Хотя бы Рагнар лагман. Он говорит, что надеяться надо на себя, на свою силу и удачу, тогда и за морями, где уже совсем другие боги правят, не пропадешь. И я думаю, он прав, ведь где-нибудь в Миклагарде Один и Тор едва ли помогут. Так что же теперь, в каждой стране менять богов? Вон, Сигмунд правильно делает: здесь жертвы приносит Тору, а в Дорестаде – Кристусу. Пусти его к бьярмам, в Страну Белок, он и тамошнему богу Йомали поклонится, правда, Сигмунд?
Вокруг засмеялись, а Сигмунд поджал губы с таким видом, что, дескать, на эти глупые нападки не стоит и отвечать.
– Ну, ладно, ладно, что вы совсем человека застыдили! – Старый Кальв бонд вроде бы вступился за Сигмунда, а сам тайком подмигнул Хильде, поглаживая бороду. – От христиан тоже бывает польза умному человеку. Они ведь месяцами не едят мяса, их бог запрещает, и потому покупают соленую сельдь целыми кораблями! Сколько ни привези осенью куда-нибудь на тот берег, в тот же Рёрик, в котором вечно пасутся целыми стадами купцы франков… Или в Дорестад, скажем. Все раскупят! Так что смеяться можно, но и выгоду не надо забывать!
– Ты, похоже, неплохо заработал… в Дорестаде! – насмешливо откликнулась фру Боргхильд из Северного Склона. Она знала, что Кальв бонд за всю свою жизнь дальше Готланда ни разу не бывал и о дальнем береге Восточного моря знает только понаслышке.
Люди посмеивались, стараясь смехом заглушить тревогу и не показать, как нехорошо на душе. Фру Торгерд и Хильда провожали глазами войско, которое неровными рядами тянулось по долине, уходя в сторону Оленьего леса. Ингвар конунг и Вемунд харсир ехали впереди.
– Как Один и Тор! – вздохнула фру Торгерд, намекая на полуседую голову Ингвара конунга и рыжую бороду харсира. – Хотела бы я увидеть, как они вот так же, плечом к плечу, возвращаются обратно!
– И молодые конунги тоже! – вставила Герд, дочь Гисли Овечьего.
Поскольку Харальд и Рери тоже пошли с войском, она считала вполне уместным назвать их конунгами. Вся семья Гисли, жившего слишком близко к Оленьему лесу, уже три дня пережидала опасность в Хельгелунде, чему Герд была очень рада, поскольку это давало ей возможность целыми днями заигрывать с сыновьями Хальвдана. Делала она это, по мнению Хильды, самым глупым образом: целыми днями вздыхала и повизгивала, что, дескать, какие ужасные эти викинги и как она ужасно их боится. Харальд только усмехался, а Рери даже не догадывался, что все это предназначено и ему.
Не отвечая, Хильда тоже нашла глазами знакомую спину младшего из двоюродных братьев и внезапно вздрогнула: слишком ясно ей представилось, что, возможно, она видит его в последний раз. Он слишком пылок, но еще так неопытен, а им предстоит нешуточная битва. Хильда подняла глаза, словно хотела увидеть в сером осеннем небе фигуры валькирий, прилетевших за Рери. Там, конечно, никого не оказалось, но ей по-прежнему было не по себе. Она поискала глазами вокруг, не мелькнет ли где-нибудь черным крылом ворон, птица Одина, обещая покровительство Отца Ратей. Ах если бы те триста валькирий, щитоносных дев, которые помогали в последней битве Харальду Боевому Зубу, пришли на помощь его потомку! Хотя бы Веборг и Висна, к которым у Хильды было почти родственное отношение после того, как они с сестрой Аслауг столько раз представляли их в детских играх. Но игры давно кончились, и теперь они ничем не могут помочь своим братьям, идущим навстречу настоящим, не деревянным, мечам.
– Ой! – Герд вдруг побледнела и прижала руки к застежке слева на груди. – Я слышу волчий вой!
– Это ветер! – отмахнулась фру Торгерд, но у нее кольнуло в сердце: волчий вой – дурная примета.
Хильда ничего не сказала и снова посмотрела на небо. Уж скорее бы они возвращались!
Когда войско приблизилось к Асгейрову двору, там их уже ждали. Ворота были заперты, над бревенчатой стеной ходили острия длинных копий, слышался приглушенный шум.
– Эй, кто захватил силой этот дом и выгнал отсюда мирных людей? – закричал Ингвар конунг, остановившись шагах в десяти от ворот. – Я, Ингвар конунг, правитель Смалёнда, хочу получить ответ!
– Здесь я, Хард сын Халльдора, по прозвищу Богач! – ответил ему резкий голос, и над стеной показалась голова и плечи немолодого, морщинистого человека, с длинными, полуседыми, разметанными волосами, в шлеме с полумаской и острым шипом на макушке. Как видно, он встал на бочку, чтобы его было видно. – Я занял этот дом, потому что мне надо провести где-то зиму с моими людьми. У меня девять десятков человек, и все отлично вооружены. Ступайте по домам, и мы не тронем вас, если ваш харад будет давать мне по две коровы или по шесть овец каждую неделю, а еще хлеба и пива. А если вздумаете противиться, то я перебью вас всех и сам буду здешним конунгом. Как, ты говоришь, называется это болото?
– А ты даже не знаешь, куда попал! – крикнул Ингвар конунг. – Напрасно: всегда следует знать, где тебя, весьма возможно, похоронят. Послушай теперь наши условия, Хард сын Халльдора. Мы готовы дать вам возможность уйти в любую сторону, на север или на юг, и не причиним вам вреда. Если же вы не хотите уйти из нашей округи по доброй воле, то мы сложим ваши трупы в ваш разбитый корабль, подожжем и пустим в море. Так вы попадете прямым путем в Валгаллу. Но распоряжаться в нашей округе и грабить наши дома мы вам не позволим.
– Ну, попробуй выбить нас отсюда, если такой смелый! – насмешливо отозвался Хард и спрыгнул со своей бочки.
Ингвар конунг взмахнул рукой: ряды войска раздались, и самые мощные из его хирдманов побежали к воротам, неся крепкое заостренное бревно. Вместе с ними побежали еще столько же с каждой стороны бревна, прикрывая их и себя щитами сверху. Викинги не ждали нападения так быстро, но через несколько мгновений опомнились, и из-за стены в нападавших полетели стрелы. Послышались первые крики, один из державших бревно упал, один разжал руки и отскочил – в плече его торчала стрела. Но и снаружи стали стрелять. Бревно с грохотом било в ворота, и после трех-четырех ударов створка перекосилась, потом выпала: бондов двор был вовсе не приспособлен для осады.
Теснясь в проломе, люди конунга и Вемунда повалили внутрь двора. Несколько первых были немедленно зарублены, но один или двое, удачно прикрываясь щитами и отбиваясь, проникли во двор, а вслед за ними прорвался Берг харсир, размахивая твоей секирой так, что только свист стоял. Секира эта считалась большим сокровищем: на лезвии ее был выложен серебром сложный узор в виде дракона, и с одного удара она пробивала любой шлем. Берг так и звал ее – Смерть Головам.
Ворота были сметены, битва завязалась сначала во дворе, но там было слишком тесно для двух с лишним сотен человек. Сперва викинги вытеснили смалёндцев обратно, но закрыть доступ во двор им уже не удалось, и вскоре битва заняла все пространство усадьбы и пустырь перед ней. Смалёндцев было на сотню больше, но викинги дрались так отчаянно, яростно и умело, что во многих местах теснили бондов и рыбаков. Владеть мечом и секирой умел здесь каждый, но не каждому приходилось применять это умение так часто, как людям Харда Богача, «морского конунга», не имеющего другого средства прокормиться. Зная, что мощным напором можно разогнать это «пастушеское войско», викинги дико кричали, выли и ревели, нагоняя жуть на противника и притворяясь берсерками, которых на самом деле было здесь не так много.