– Не волнуйся, – Рери кивнул. Его имя в устах графини звучало как-то мило и нежно, и он почти стыдился того, как сильно это трогало его сердце. – Главное, чтобы твой сын был жив. Если он уже мертв, то мы ничего не сможем с этим сделать. А если жив – то получит он свое графство, никуда оно не денется.
– Я думаю сейчас не об этом. Я… У меня ведь есть еще одно дитя. И оно находится в Сен-Кантене. Если город подвергнется разорению… Мое дитя может погибнуть, и никто даже не узнает его участи…
– Еще один ребенок? И тоже там? Но где? Ты уж скажи. Не могу же я опрашивать всех детей в городе, кто из них сын графини Гизелы!
– Рери, ты идешь, или мы отплываем без тебя? – крикнул Харальд уже с борта корабля, недовольный, что его младший брат так долго и доверительно беседует с графиней.
– Монастырь Святой Троицы! – крикнула графиня вслед Рери, который кивнул ей и побежал к кораблю. – Святой Троицы, запомни!
Обернувшись с борта «Змея», Рери махнул рукой – дескать, запомнил. Там же рядом будет этот Адалард – уж он-то верно знает, где искать своего брата.
– Как его зовут-то? – закричал Рери, приложив ладони ко рту.
– Тео… а… – долетел обрывок слабого голоса.
Графиня помахала ему на прощанье, и от этого движения золотой орел на ее плече ярко вспыхнул под лучом встающего солнца.
Глава 12
Ранним утром монастырь Сен-Кантен был разбужен звуками рога. Уже вставало солнце, первые золотые лучи падали на стены из коричневого камня, на свежую зелень, и все вокруг – рощи, дубравы, луга и заброшенный монастырский виноградник на склоне холма – под приветливым синим небом казалось таким свежим, чистым, сладостным. Душистый утренний ветерок нес ощущение бодрости и здоровья, звал спешить куда-то, не теряя времени, любить, совершать подвиги…
Но в монастыре Сен-Кантен сейчас мало кто мог последовать призыву утреннего ветра. За долгую историю обители ее не раз будили по утрам звуки рога под воротами, но едва ли еще когда состав его обитателей выглядел так странно. Вот уже чуть ли не год, как из старинного монастыря исчезли черные фигуры бенедиктинцев – не спешили в церковь на утреннюю мессу усердные слуги Божии, не возносились молитвы. Все помещения монастыря – общие спальни, трапезная, дома для знатных гостей и для их свиты, дом аббата, лечебница, школа, склад для припасов и винный погреб, даже пивоварня, пекарня и хлевы – все было занято бородатыми северными варварами. Ни припасов, ни вина, ни скота давно здесь не осталось, и для пропитания короля норманнов и его дружины припасы привозили, разоряя деревни. Огород, сад для лечебных трав, которым так гордился когда-то брат Годомар, лучший в монастыре лекарь, давно был затоптан и замусорен. Вместо благочестивых братьев, смиренных послушников и благоговейных почтительных гостей везде помещались северяне – длинноволосые, бородатые, грубые. А сейчас они к тому же не могли прийти в себя после вчерашней пьянки, и Хаки Полено, старший в предутренней дозорной смене, едва сумел добудиться хоть кого-то из хёвдингов. В каменном здании трапезной, где монахи в течение нескольких веков вкушали свою скромную пищу под чтение Священного Писания, сейчас вповалку лежали знатные ярлы и хёвдинги, прославленные битвами и походами. Кто на скамьях, кто на полу, а Торгейр ярл устроился прямо на грязном столе, лежа на спине и вытянувшись, прижав руки к бокам. Стояла страшная духота и вонь, везде виднелись лужи от пролитых напитков, а также из того, что извергали желудки, переполненные вином. Валялись огрызки хлеба, обглоданные кости, забытые хозяевами ножи, питейные рога и миски. Причем простые деревянные плошки соседствовали с позолоченными церковными чашами, которые достались викингам в качестве добычи и из которых те, не смущаясь, пили медовую брагу собственного приготовления. Все вино в ближней округе они выпили еще осенью, и вчерашнее подношение графини Амьенской, ищущей путей к новым переговорам, пришлось очень кстати.
– Проснись хоть ты, Торгейр ярл! – тормошил Хаки одного из тех, кто обычно отличался умеренностью. – Никого не могу дозваться! Ингви конунг только ругается! А там посланец от самого короля франков! Короля франков, ты слышишь?
– Чего? – Торгейр ярл наконец продрал глаза и с трудом сел. – Водички дай, чего орешь! Что там такое? Мировая Змея на нас набросилась? Или король франков наконец заметил, что тут в его стране завелись такие тролли, как мы?
– Дошло наконец! – обрадовался Хаки. – Говорят, что король франков вызывает Ингви конунга на бой! Причем сегодня в полдень!
– На бой? – Торгейр ярл все-таки еще плохо соображал и щурил опухшие глаза. – Король? Что ты несешь, Хаки? Ты пьян?
– Если бы! Это вы всю ночь пили, а я все утро по стене ходил, как проклятый! Там двое франков под воротами! Выйди сам убедись! А я никого не могу разбудить!
Кое-как поднявшись и шепотом проклиная троллей, которые устроили драку у него в голове и все время пинали ее изнутри, Торгейр ярл выбрался из душной каменной трапезной, в сопровождении Хаки прошел через двор и поднялся на стену. Под воротами и в самом деле обнаружились двое всадников. Оба были еще совсем молоды – лет по семнадцать-восемнадцать. Один из них держал пестро вышитый стяг, а второй – рог.
– Вы кто такие? – крикнул со стены Торгейр. – Чего надо?
– Это ты есть Игви конунг, предводитель этих людей? – ломаным северным языком выкрикнул один из молодых посланцев.
Это был Тибо – иначе Теодебальд, сын виконта бельвилльского Теодеберта, один из старших воспитанников графа Гербальда. Тот самый, которого так обеспокоили взгляды, направляемые Рери в сторону Адель. Вторым был сам Рери. Теперь он шепотом подсказывал Тибо, что говорить, а тот громко повторял его слова – чтобы создать впечатление, будто с норманнами говорит франк, знающий их язык. Если бы говорил сам Рери, то люди Ингви непременно опознали бы в нем уроженца северных стран, а вовсе не посланца франкского короля.
– Нет, я – Торгейр сын Халлада, ярл Ингви конунга. Кто вы такие, чтобы к вам выходил сам конунг, да еще в такую рань? Чего вам надо?
– Мы присланы к вам Его Величеством королем Карлом, чтобы передать вызов сразиться сегодня же. В полдень войско короля Карла будет возле города Сен-Кантен и разобьет вас, мерзкие язычники, грабящие прекрасную Франкию! Так и передай твоему конунгу. С нами Бог!
С этими словами оба всадника развернулись и поскакали прочь от стен монастыря.
– Тролли б вас всех побрали! – пробормотал Торгейр и принялся отчаянно мять ладонью морщинистое лицо. Это был уже опытный, лет сорока с лишним, побитый жизнью и морем мужчина, но еще крепкий и отважный. – Он правда это сказал, а, Хаки? Ты-то с нами не пил! И теперь я тебе завидую! Ничего котел не варит, хоть тресни! Он сказал, что король франков хочет биться? И прямо сегодня?
– Да, он сказал, что король франков хочет биться, и прямо сегодня! – в досаде подтвердил Хаки.
Он еще с вечера был недоволен, что его поставили в дозор, а значит, отлучили от общего пиршества, хотя никаких провинностей за ним не водилось, а заслуги его не менее, чем у других. Он здесь, во Франкии, четвертый год безвылазно – сначала был с Рагнфридом Железным, а потом, когда тот собрался восвояси, перешел к Ингви конунгу. И не прогадал – конунг Съялланда не собирался уходить из богатой и беззащитной Франкии, пока тут еще есть что взять, и его дружина должна была вернуться на север очень богатой. И тут вдруг свалился на голову этот король Карл, про которого викинги уже почти позабыли. Третий год ему приходилось напрягать все силы, чтобы сражаться с бретонцами, подавлять своеволие собственной знати, оборонять старую столицу Франкии, Париж, от войска северян, обосновавшегося на острове Сены. И вдруг он здесь, на Сомме! Видно, все-таки вспомнил о родичах, которые правят в этой местности. Хорошо бы еще знать, много ли людей он сумел собрать. Король – это не какой-нибудь там граф! У него может быть войско из нескольких тысяч человек, с большой конницей! Навстречу такому войску лучше вообще не выходить – отсидеться за стенами, благо, в распоряжении войска Ингви оказалось уже несколько мелких городков.