Не могу сказать, сколько времени мы шли — сначала в Чащобе, потом в этой подземной теплице. Однако я считал, что нам пора отдохнуть. Илло согласилась: мы ведь не знаем, что ждет нас впереди. Здесь, среди пустых ящиков с почвой, безопасно разбить лагерь. Тары, освобожденные от поклажи, легли: пастись здесь все равно невозможно. Я дал каждому из них по лепешке, а четвертую разломал на куски, и мы с Илло принялись их жевать, прислонившись спинами к одному из ящиков.
В этой части теплицы не только не было света — плывущие облака обходили это место. И мы были этому рады: не хотелось попадать под неожиданный дождь. И когда я посмотрел в это «небо», мне показалось, что далеко вверху я заметил переплетение линий — темный потолок.
Илло села не сразу. Вначале порылась в своем мешке и достала связку каких-то высохших кореньев. Тщательно разобрала их. Отложила два в сторону, еще с полдюжины разломала на кусочки, потом подошла к тарам и протянула ладонь с кусочками сначала Витолу. Тот принюхался с такой силой, что едва не сдул кусочки, потом вытянул пурпурный язык и слизнул подношение. Его спутники тоже охотно приняли свою долю.
Вернувшись, Илло протянула одну из оставшихся палочек мне.
— Это арсенал. У него много достоинств. Дикие животные ищут его и жуют. Он укрепляет, обостряет чувства и предотвращает инфекции. Хотелось бы иметь его побольше. Думаю, нужно проявить благоразумие и вооружиться против возможных неприятностей.
Корень обладал приятным запахом, чистым и свежим, и разгонял зловоние, которое доносилось от желобов с живыми растениями. Пожевав, я обнаружил, что хоть определенного вкуса корень не имеет, от него во рту создается впечатление чистоты. К тому же под действием слюны он стал мягким, его можно было легко разжевать и проглотить.
Илло не стала сразу жевать свою порцию. Сидела и смотрела из нашего убежища у мертвых ящиков на живые, где слишком уж буйно разрослась эта нечисть. Мне в этот момент смотреть вперед не хотелось, хотелось лечь и уснуть — если только можно спать с таком месте.
— О чем ты думаешь? —- спросил я наконец, главным образом потому что не мог уснуть, пока она сидит, зажав в руке корень, и смотрит туда, куда я смотреть не хочу. Почему-то я был уверен: она больше не наблюдает за растениями.
— О связи... — Она произнесла это с такой силой, что я очнулся. — Какова связь — между тем, что мы увидели сегодня, и Тенью? Кто впервые дал такое название угрозе — и почему? Могли просто назвать смертью, неизвестным или... — Она смолкла и продолжала смотреть вперед. И, может быть, видела то, что не видно мне.
У меня не было ответа, но она его и не ждала, а продолжала:
— Цветы — это первое доказательство существования такой связи. Зачем они в поселках? -- Она широко развела руки, словно хотела схватить что-то и притянуть к себе. — Я хочу знать это! Должна знать!
Но тут состояние транса прошло, и Илло снова посмотрела на меня — так, словно снова увидела во мне личность. Впервые за все время она улыбнулась, маска исчезла, и передо мной была не целительница, а просто девушка.
— Когда я была маленькой, — даже тон ее голоса изменился и потерял поучительные интонации, — я читала ленты с рассказами. Старые-старые приключения, которые всегда новы — может, потому что где-то в прошлом в них было зерно истины. Всегда женщина в беде. Ей угрожают все мыслимые опасности — чудовищные звери и злые люди. Но во всех испытаниях она никогда не теряет надежды, знает, что в конце концов добро восторжествует. И еще в этих рассказах есть герой, могучий боец и работник, не знающий страха. Для него опасность — это вызов, который он всегда готов принять. Вдвоем они проходят через множество приключений, сражаются мечом, умом и силой рук, пока зло не преодолевается и добро надевает корону победителя. Иногда я думала — каково участвовать в таком приключении... — Она помолчала и продолжила: — И вот я в нем участвую — и обнаруживаю, что ноги болят от ходьбы, что постоянно испытываешь холод страха и тебя не поддерживает знание, что все хорошо кончится. Да, приключения совсем не таковы, как рассказывают в этих лентах.
Я положил голову на руки и нарочно закрыл глаза. Конечно, я понимал, что я не герой и не проявлю героизм, если того потребуют обстоятельства. Мне показалось, что в ее словах есть оттенок насмешки — хотя, с другой стороны, она хочет сама приободриться. И в гот момент я был настолько эгоистичен, что пожелал: пусть продолжает и заодно подбодрит и меня. Но меньше всего мне хотелось обсуждать качества настоящего героя.
Я устал и готов был довериться тарам: они никогда крепко не засыпают, но всю ночь дремлют, просыпаются, чтобы попастись — даже здесь, где пастись нечем.
Здесь ночь и день одинаковы. Позже я проснулся, ощутив тяжесть на руке. Не вполне проснувшись, я слегка повернул голову и увидел, что Илло лежит рядом, прижавшись ко мне головой. Она крепко спала и дышала ровно и медленно. Но на лбу сохранялась морщина, как будто и во сне ее преследовали вопросы.
Я осторожно отодвинулся от нее, так что ее голова теперь лежала на моем мешке. Свет тот же самый; тары жуют жвачку, которая, должно быть, кончается. Когда я пошевелился, Витол открыл большие глаза, потом снова закрыл, вероятно, убедившись, что все в порядке.
Однако постепенно я почувствовал, что мир, который ощутил во сне, больше не существует. Сидел и с растущей тревогой разглядывал длинные ряды ящиков с живыми и мертвыми растениями. Что-то здесь есть — а тары, на которых я полагался (может быть, неблагоразумно), это не видят и не чувствуют.
Но сколько я ни смотрел, заметных перемен не обнаружил: только туманные псевдооблака вечно движутся, все остальное тихо и спокойно. Но инстинкт, который вырабатывается у живущих на открытых равнинах, поднял меня. Я заглянул за один ряд, за следующий.
Здесь огни светились и растительность была буйная. Поэтому я держался от нее на почтительном расстоянии и держал наготове шокер: если на меня нападут, оружие, которое действовало в Чащобе, может подействовать и здесь.
Здесь тихо. Не слышно дыхания гаров, легкого шороха, который издает Илло, поворачиваясь во сне. Я словно совершенно один — в чужом мире, в чуждом окружении, которое угрожает мне просто потому, что не имеет ничего общего с моим видом.
И в этот момент мое представление об этом месте изменилось. Я считал его теплицей для растений — может быть, экспериментальной станцией, какие создают люди на новых планетах, чтобы проверить пригодность местной почвы и растительности. Но это заключение основывалось на моих знаниях и наблюдениях. А что, если эти растения разводят совершенно по иным причинам?
И в голове моей возникло совершенно другое предположение, сначала смутное и слабое, как первый росток, вырывающийся из оболочки семени. На Вуре нет никаких армий. Людям никогда не приходилось здесь объединяться для защиты от конкретного и осязаемого врага. Я никогда не встречался с Патрулем, этим воплощением военной мощи Федерации. Лишь однажды крейсер в обычном полете высадил в Портсити отряд — чтобы забрать записи, оставленные попавшим в аварию кораблем изыскателей.