Сокровище господина Исаковица - читать онлайн книгу. Автор: Данни Ваттин cтр.№ 30

— Рольмопсы! – радостно восклицает он, наклады вая себе на тарелку целую гору. – Их вы обязательно должны попробовать. Они очень вкусные. Мы их однажды ели во время отпуска в Голландии. С тех пор они, пожалуй, мне не попадались.

Попробовав кусочек, я не могу полностью разделить энтузиазм отца. Можно прямо подумать, что лучшего с ним в жизни не приключалось.

— Удивительно вкусно, – довольно говорит он, опустошив тарелку. – Настолько вкусно, что я почти готов поменять фамилию на Ваттин–Рольмопс.

— А я поменяю обратно на Исаковиц, – заявляет на это мой сын.

— Вот как. Желаю удачи в поисках работы, – отвечает отец.

Пожелание высказано в шутку, но кое–какое рациональное зерно в нем есть. Фамилия играет большую роль в том, как тебя воспринимают. Я сам несколько раз подумывал, не взять ли обратно старую фамилию и именоваться Даниэль Исаковиц (что звучит гораздо круче и более на восточноевропейский манер, чем Данни Ваттин), но приходил к выводу, что за почти сорок лет имя стало слишком большой частью моего "я", чтобы его менять. Хотя смена фамилии – явление весьма обычное. Люди регулярно это проделывают. Иммигранты – чтобы вписаться в новую жизнь, женщины – потому что выходят замуж, а некоторые поборники движений нью–эйдж – чтобы подчеркнуть произошедшую в них или желаемую перемену.

Тем не менее в глубине души я всегда считал трусостью со стороны дедушки то, что он отказался от своей фамилии. Я воспринимал это так, будто он не отважился отстаивать свое происхождение, а словно бы обмакнулся в камуфляжную краску в надежде, что никто не заметит, что он отличается от остальных. Мне это казалось слабостью – типичное представление избалованного сопляка с наивными идеалами и ограниченным жизненным опытом. Ведь такому очень легко решительно высказываться о том, что правильно, а что нет. Подростком я точно так же заявил отцу, что никогда в жизни не смог бы поднять оружия против другого человека.

— А я смог бы, – ответил он.

— Неужели ты смог бы кого‑нибудь застрелить?

— Естественно, – произнес отец.

Я был потрясен и сделал, в силу своей наивности, вывод, что мой собственный отец – ужасный человек.

— Если бы моя семья оказалась под угрозой, – про должил он. – Если бы кто‑то пытался убить моих де тей, я бы его застрелил.

— А я бы нет! – упрямо воскликнул я.

— Неужели? – спросил отец. – Даже если бы кто‑то поднял оружие против тебя, или меня, или твоей сестры?

— Ни за что! – закричал я. – У человека нет права лишать другого жизни. Никто не имеет права лишать другого жизни.

— А если бы иначе тебя убили? – попытался отец. – Неужели ты тогда не взялся бы за оружие?

— Нет, – решительно заявил я. – Ни за что.

— А я бы взялся.

Отец, казалось, был возмутительно доволен этим фактом. Будто считал, что его инстинкты защитника меня восхитят.

Я же ничуть не восхитился. Напротив, испугался от того, что у меня вместо отца такой кровожадный и непросвещенный человек. Но это было тогда. Если бы кто‑то спросил меня сегодня, на три ребенка позже, смог ли бы я застрелить кого‑нибудь, я бы ответил то же, что отец. Впрочем, в то время я обладал очень твердыми убеждениями по поводу массы вещей, о которых почти ничего не знал. В частности, по поводу того, стоило ли дедушке Эрвину менять фамилию.

Теперь, задним числом, я понимаю, что у него имелось много разных причин так поступить. Мне рассказывали, что дедушка безумно боялся прихода немцев в Швецию и смена фамилии была попыткой защитить себя и свою семью. Но чем больше я говорю об этом с отцом, тем яснее мне становится, что дедушка прежде всего надеялся таким образом обеспечить своим детям возможность добиваться успеха в новой стране на тех же основаниях, что все остальные.

Ибо все отнюдь не так просто, как кажется. Пусть дедушка был домашним тираном и колотил своих детей, когда те не выказывали ему заслуженного, с его точки зрения, уважения, в то же время он стремился создать им наилучшие условия для благополучной жизни. Дедушка Эрвин, вероятно, просто–напросто знал то, что сегодня известно многим иммигрантам: если тебя зовут Мухаммед Хусейн, а не Андерс Свенссон, попасть на собеседование для устройства на работу гораздо труднее.

* * *

Среди тех, кто на себе испытал трудности, которые могут возникнуть, если ты не такой, как все остальные, были дедушка Эрнст и его друзья. Когда немцы начали летать над Сконе, они побросали все и сорвались с места.

— Невзирая на запрет, мы поехали в Стокгольм, – объясняла Рут. – И никто из шведов не пытался нам воспрепятствовать. Очевидно, у них хватало своих забот.

В столице они направились прямиком на центральный рынок, располагавшийся в районе Норрмальм, и спросили, откуда им доставляют овощи. Ближайшим местом оказался городок Хессельбю, поэтому вся компания двинула туда и стала ходить от сада к саду в поисках работы. Поначалу дело шло плохо. Не из‑за того, что они были евреями, а из‑за их немецких паспортов – фермеры Хессельбю ненавидели немцев.

— Встречали нас всюду очень плохо и проявляли откровенную неприязнь, – рассказывала Рут. – Под конец мы пошли к Эдгару Эрикссону, в то время крупнейшему землевладельцу в той местности. Толстый и высокомерный, увидев наши паспорта, он заявил, что не желает пускать на свою землю немцев.

Тут Рут настолько разозлилась, что ударила кулаком по столу.

— Немцы не хотят иметь с нами дело, потому что мы евреи, а вы не хотите, потому что мы немцы! – закричала она. – Так с людьми не обращаются. Тогда незачем было пускать нас сюда!

Землевладелец Эрикссон некоторое время просто стоял, глядя на маленькую женщину и ее сжатый кулак, которым она ударила по столу у него перед носом.

— Неужели такими маленькими руками действительно можно работать? – поинтересовался он чуть погодя.

— Дайте мне хотя бы попробовать, – ответила Рут. В результате мои родственники начали работать на крупнейшего землевладельца садового района Хессельбю. Они впервые работали на тех же условиях, что и шведы, и за ту же плату. Женщины получали в час по сорок два эре, а мужчины – крону и тридцать два эре, что было в то время нормальным заработком садовых работников.

Вскоре они уже смогли перебраться к другим, менее высокомерным работодателям. Поскольку многих шведов призвали в армию, работы хватало повсюду, и Рут пристраивала к окрестным садоводам всех своих друзей из Хайльбронна, которые один за другим приезжали из Сконе. Сама она перестала работать на улице, получив место в хозяйстве местного туза по имени Мудиг, о котором у нее навсегда сохранились приятные воспоминания.

— Он был очень добр и помогал нам как только мог, – рассказывала она. – Например, благодаря ему мы смогли снять в Хессельбю старый дом на улице Гледьевэген. Муниципалитету хотелось, чтобы кто‑нибудь обрабатывал относившийся к дому земельный участок. Дом был в плохом состоянии: он представлял собой большую деревянную хибару без изоляции, водопровода и канализации. Но мы очень обрадовались возможности там жить.