Потом сплошной поток поредел, и Грачев резко увеличил скорость.
– Зачем?
Не понимаю тех, кто любит эту сумасшедшую езду. Когда не успеваешь разглядеть то, что мелькает за окном. Когда дорога стремительно разворачивается навстречу и кажется: еще немного, и колеса оторвутся от асфальта, а машина взлетит и уже никогда больше не приземлится.
– Ты что, боишься?
Наверное, да. Боюсь! Потому что внутри у меня что-то дрожит. И дыхание сбивается. И представляется, что ровное и гладкое не может продолжаться до бесконечности, и сейчас обязательно (нет, я этого не хочу, но с моим мнением не будут считаться), обязательно случится что-нибудь плохое.
А Грачеву нравятся свобода и скорость. И он…
Машина резко вильнула, пару мгновений неслась по направлению к кювету, а потом выровнялась. Но этого я уже не видела.
Потому что глаза сами зажмурились и сердце остановилось. И скорее всего я завизжала:
– Перестань, Грачев! Стой! Пожалуйста, стой!
Теперь и он испугался. Надавил на тормоза.
– Лиса, ну это же так, несерьезно. Я просто сам, нарочно. Ничего бы не случилось.
Я его не слышала.
Я не могу больше сидеть в машине! Не хочу! В животе крутится страх, подкатывает к горлу мерзким комком. Обламывая ногти, я пытаюсь избавиться от ремня. Наконец получается, и, с ненавистью толкнув дверь, я вываливаюсь из машины. Но сил хватает только на несколько шагов.
Я сижу на обочине, прямо на подернутой изморозью траве. Но внутри меня холодней, чем снаружи. И через дрожь тело пытается вытолкнуть этот внутренний холод.
– Лиса, ты как? Ты чего? Лиса!
Я точно могу объяснить, чего я и как мне.
– Мой папа погиб в аварии. Их в машине ехало четверо. И все остались живы. Кроме него. Он сидел рядом с водителем.
– Лиса, ну я же не знал! Ну, прости меня! Слышишь, Лиса! Я – урод! Ты права! Но я же не знал! Лиса, пожалуйста! Не надо здесь сидеть! Вставай! Пожалуйста, Лиса!
Назад мы ехали как полагается, на нормальной скорости и без всяких выкрутасов. И оба молчали. Всю дорогу. И потом молчали. Только у дверей моего подъезда Тимофей сказал:
– Прости меня, ладно?
И я кивнула. Ведь он же правда ни в чем не виноват.
Дышите глубже и ровнее
Мама сказала, что они с Толиком решили не устраивать свадьбы, просто расписаться и, может, отметить в тесном семейном кругу. А я сказала:
– Это, конечно, хорошо. Но знакомые не подумают, что вы не устраиваете свадьбу потому, что вам жалко тратить на них деньги?
Мама такой расклад явно не рассматривала. Да и я говорила не всерьез.
– А знаешь? – меня внезапно озарило, и я обрадовалась своевременности и удачности новой мысли. – Может, вам сразу поехать в небольшое свадебное путешествие? Купите «горящую» путевку.
– Лисичка! А как же ты? – сразу заволновалась мама.
– А я что – грудной младенец? Вы ведь ненадолго! Выживу.
– Не знаю, – с сомнением пробормотала мама, хотя было заметно, что моя идея ее вдохновила. – Меня не лишат родительских прав, если я оставлю несовершеннолетнюю дочь на несколько дней одну?
– А ты никому не говори. И я никому не скажу.
– Ой, Лисичка! – нерешительно покачала головой мама. – Как-то это…
Пришлось идти в наступление.
– Ты считаешь меня глупой и ни на что не способной? Думаешь, я такая беспомощная дурочка, что умру от голода перед закрытым холодильником? Ты мне не доверяешь? Боишься, что я устрою из нашей квартиры притон или буду засовывать гвозди в розетку? – Я сделала вид, что обижена до глубины души. – Теперь понятно, как ты ко мне по-настоящему относишься.
Мама испуганно и возмущенно замахала руками.
– Лисичка! Да ты что? У меня и мыслей таких никогда не возникало.
Она задумалась ненадолго, все еще неуверенная.
– Все-таки я с Толей сначала посоветуюсь.
– Конечно-конечно!
Как же без Толи?
Неплохая ведь идея – путешествие вдвоем, когда рядом больше никто не нужен. И я предложила им попутешествовать не потому, что хотела остаться дома одна, а потому, что думала: так действительно будет… ну-у-у… более торжественно, чудесно, впечатляюще. Просто расписаться и посидеть за столом вместе со мной – слишком буднично для такого события.
И еще, наверное, я надеялась хоть ненадолго отсрочить переезд к нам Толика.
Толик мою идею поддержал. Наверное, чувствовал то же самое, что и я. Одно дело, если бы мама жила одна. А тут при ней такой подарок, да еще в самом страшном для родителей возрасте.
Они познакомились на маминой работе. А как иначе? Не на улице же? Ведь мама нигде больше и не бывает. Либо у себя на фирме, либо дома. Правда, в магазин еще ходит. Но я не могу представить знакомящимися в магазине ни маму, ни тем более Толика:
– Мужчина, как вы думаете, стоит покупать эту колбасу? На вид она вполне съедобная.
– Ну что вы, дама! Разве может быть съедобной колбаса в настоящее время? Возьмите лучше сыр.
Бред какой-то!
Мама работает юридическим консультантом. Из этого легко вывести, каким образом ей удалось пересечься с Толиком. Доконсультировались. Теперь собираются в свадебное путешествие. А я остаюсь дома совсем одна. На целую неделю.
На уроке Валентина Аркадьевна торжественно объявила, что всем в ближайшее время необходимо сшить ватно-марлевые повязки размером двадцать на тридцать. Слой ваты – один сантиметр, и шесть слоев марли.
– Вот маразм! – не сдержавшись, вслух высказалась Янка Фокина.
Но Валентина Аркадьевна возразила, что никакой это не маразм, а новое требование пожарной безопасности на случай сильного задымления или чего-то там еще. А потом категорично добавила, что медицинские маски, продающиеся в каждой аптеке, ни в коем случае не подойдут. И вообще для нормальных девочек работа с иголкой и ниткой – не проблема.
Вечером я передала маме слова нашей классной о срочно потребовавшемся ватно-марлевом чуде.