Скульптурный портрет Микеланджело, установленный в середине XIX в. в одной из ниш фасада галереи Уффици. Флоренция.
Характер Микеланджело
В юности любовь к учению привела его к абсолютному одиночеству. Он прослыл гордецом, чудаком, безумцем. Общество всегда наводило на него скуку. У него не было друзей; в знакомых его числилось несколько серьезных людей: кардинал Поло, Аннибале Каро и т. д. Он любил, но платонически, лишь одну женщину – знаменитую маркизу Пескарскую, Витторию Колонна. Он посвятил ей множество сонетов, подражая Петрарке, например:
…Dimmi di grazia, amor, se gli occhi miei
Veggono il ver della beltà ch’io miro,
O s’io l’ho dentro al cor, che ovunque giro
Veggo più bello il viso di costei
[63]
.
Она жила в Витербо и часто приезжала в Рим, чтобы навестить Микеланджело.
Смерть маркизы на некоторое время повергла его в состояние, близкое к сумасшествию. Он с горечью упрекал себя в том, что лишь поцеловал ей руку и не решился поцеловать в лоб (см. Кондиви), когда видел ее в последний раз.
Тот факт, что человек, так мало сделавший в области привлекательной красоты, тем не менее страстно любил ее, где бы она ему ни встречалась, доказывает, что он сам умел идеализировать человеческий образ, а не копировал идеал у других. Красивая лошадь, красивый пейзаж, красивая гора, красивый лес, красивый пес – все приводило его в восторг. О склонности Микеланджело к красоте злословят так же, как о любви Сократа.
Он был щедрым и раздарил множество своих произведений. Он тайно помогал огромному количеству бедных, а особенно молодым людям, обучавшимся искусству. Иногда он давал своему племяннику тридцать или сорок тысяч франков сразу.
Микеланджело говорил: «Как бы богат я ни был, я всегда жил как бедняк». Он никогда не думал обо всем том, что составляет главное в жизни заурядных людей. Буонарроти был скуп только на одно – на свое внимание.
Случалось, что, трудясь особенно напряженно, он ложился спать прямо в одежде, чтобы не тратить время на раздевание. Он спал мало и просыпался ночью, чтобы закрепить посредством резца или карандаша свои мысли. В такие периоды вся его пища состояла из нескольких кусочков хлеба, которые он клал утром в карман и съедал на лесах, полностью погруженный в работу. Присутствие человеческого существа совершенно выводило его из равновесия. Для удобства Микеланджело было необходимо чувствовать себя запертым за семью замками – совершенно противоположную потребность испытывал Гвидо. Заниматься обычными вещами было для него каторгой. Энергичный в великих делах, которые казались ему достойными внимания, в мелких он порой проявлял застенчивость. Например, он ни разу не решился дать званый ужин.
Из тысяч фигур, которые изобразил Микеланджело, ни одна не ускользнула из его памяти. Как сам он говорил, он никогда не нарисовал ни единого контура, не вспомнив перед этим, не употреблял ли он его уже где-то. Таким образом, Микеланджело никогда не повторялся. Мягкий и простой во всем остальном, в искусстве он был недоверчив и невероятно требователен. Он сам точил свои напильники, резцы и долота и не полагался ни на кого ни в одной мелочи.
Как только он замечал какой-либо недостаток в статуе, он тут же бросал все и брался за другой кусок мрамора. Не будучи в состоянии воплотить возвышенность своих идей, он в пору расцвета своего таланта завершил мало статуй. «Именно поэтому, – говорил он Вазари, – я написал так мало картин и сделал так мало статуй».
Был момент, когда, не сдержавшись, он сломал почти готовую колоссальную группу. Это была «Пьета».
Однажды кардинал Фарнезе встретил его, уже старого и дряхлого, когда он гулял пешком, в снегу, у Колизея. Кардинал приказал остановить карету, чтобы спросить, какого черта он, в его-то возрасте, пришел сюда в такую погоду. «В школу, – ответил Микеланджело, – чтобы попробовать чему-нибудь научиться».
Как-то Микеланджело сказал Вазари: «Дорогой мой Джорджо, если в моей голове и есть хоть что-нибудь путное, я обязан этим подвижному воздуху нашего Ареццо, которым я дышал при рождении. А с молоком кормилицы я впитал любовь к резцу и молотку». Его кормилица была дочерью и женой скульпторов.
Он искренне отдавал должное Рафаэлю, но не мог ценить его так же, как мы. Он говорил о живописце из Урбино, что тот черпает свой талант из науки, а не из природы.
Кавалер Лионе, пользовавшийся покровительством Микеланджело, сделал медаль с его изображением и спросил его, что желал бы он видеть на обратной стороне. Микеланджело попросил изобразить там слепого, ведомого псом, и написать:
Docebo iniquos vias tuas, et impii ad te convertentur
[64]
.
Даниэле да Вольтерра. Портрет Микеланджело. Ок. 1540 г.
Себастьяно дель Пьомбо. Виттория Колонна. Ок. 1526 г.
Характер Микеланджело (продолжение)
У Микеланджело не было учеников: его стиль был плодом его слишком пламенной души. К тому же молодежь, что окружала его, была безнадежно посредственна.
Джованни да Болонья, автор красивого «Меркурия», мог бы считаться исключением, если бы не было доказано, что он встретился с Буонарроти, когда тому было восемьдесят лет. Джованни показал ему модель из глины; именитый старик изменил положение всех частей тела и сказал, возвращая модель: «Прежде чем пытаться закончить вещь, научись делать набросок».
Вазари, доверенное лицо Микеланджело, сообщает нам некоторые положительные данные, позволяющие судить о том, как он оценивал самого себя. «…Он раскрыл путь ко всем возможностям искусства в главном его задании, каким является человеческое тело; стремясь к одной лишь этой цели, он оставил в стороне красоту красок, причуды и новые выдумки в некоторых мелочах и тонкостях, то, чем многие другие живописцы, в чем есть, может быть, некоторый смысл, полностью не пренебрегают… Здесь нет ни пейзажей, ни деревьев, ни построек, как не видать и того разнообразия и прелестей искусства, к которым он ведь никогда и не стремился как художник, не желавший, быть может, унизить свой великий гений подобными вещами» (т. X).