Выигрывать надо уметь - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 114

А Кобзев пошел в кино. На экран смотрел отсутствующим взглядом, почти не воспринимая происходящего. Пальцы его сами собой тянулись к резиновым перчаткам в шуршащей бумаге, ощупывали усы, до зуда стянувшие верхнюю губу. Он отодрал их, с силой потер под носом и наклеил снова.

Потом зашел в ресторан и плотно пообедал, заказав и первое, и второе, и третье. На предложение официантки выпить отрицательно покачал головой. Едва ли не каждые пять минут Кобзев смотрел на часы, он замечал их на столбах, в витринах часовых мастерских, на руках прохожих, то и дело вскидывал руку и смотрел на свои часы, часто даже не осознавая, что они показывают. А спрятавшись под каким-то навесом от дождя, он с ужасом вдруг обнаружил, что просидел больше часа, даже не заметив этого.

В семь вечера встретились на трамвайной остановке за универмагом. Оба осунулись, выглядели усталыми, почти изможденными. И голоса у них изменились, стали глуше и с хрипотцой, будто им пришлось целый день орать на открытом воздухе.

– У нас ровно пять минут, – сказал Соломатин бесцветно. – Но это самое большее. Если все будет идти как надо, мы должны управиться в три минуты.

– Три минуты, – без выражения повторил Кобзев.

– Все помнишь? Повторять не надо?

– Нет.

– Ты в норме?

– Все в порядке. Слушай… – Кобзев помялся. – Значит, все-таки решили?

– Похоже на то.

– Получается… шутки кончились.

– А ты что, – нервно усмехнулся Соломатин, – не прочь еще пошутить? Смотри… Можешь успеть на свой автобус. И через три часа будешь в Роговске. – Соломатин сказал это с участием, жалеючи.

– Не надо. – Кобзев махнул рукой. – Мы дрожим оба и ловим друг друга на слове. Мы дрожим, и в этом все дело. Ты не взвешивался сегодня?

– Нет, а что?

– А я время от времени на весы становился, тут у вас их на каждом углу понатыкано.

– И что?

– Почти три килограмма ушло… куда вот только, никак не пойму. Мы не опаздываем? – Кобзев посмотрел на часы.

– Нет. Наше время начнется без четверти восемь. Закончится в восемь. Из этих пятнадцати минут мы можем взять себе только три. Пять минут – это на грани краха.

– Уже половина. Пошли?

– Рано. Долго придется маячить.

– Смотри, опять полно народу.

– Сейчас придет трамвай, и все уедут.

– Пройдемся, – сказал Кобзев. – Не могу сидеть.

Они медленно пошли вдоль улицы. Дождь стал мельче, с теплого майского неба сыпалась мелкая водяная пыль. Кобзев два раза останавливался у автоматов и пил газированную воду. Соломатин стоял рядом, сунув руки в карманы плаща и подняв голову, чтобы дождь падал ему на лицо.

К заднему двору универмага они подошли в тридцать пять минут восьмого. Оставалось десять минут.

В этот дождливый день прохожих и так было немного, а к вечеру их вовсе не осталось. Иногда знакомо скрежетал на повороте трамвай и уходил по проспекту вверх, к горному институту.

– Смотри! – Кобзев схватил Соломатина за рукав.

– Вижу.

Недалеко от двери, в которую им предстояло войти, остановился пьяный. Похоже, он никак не мог сообразить, куда ему идти дальше. Покачавшись с минуту из стороны в сторону, он двинулся к трамвайной остановке.

Потом под деревом задержались парень с девушкой. Они хохотали, сверху на них падали редкие капли дождя, пробивающиеся сквозь листву, освещенную соседним фонарем. Наконец ушли. Обнялись, накрылись пиджаком и зашагали к набережной.

– Без четверти, – сказал Кобзев отрывисто. – Пора.

Но тут показался милиционер. Он медленно брел вдоль забора, лениво смотрел по сторонам. На Кобзева и Соломатина, согнувшихся под балконом, не обратил внимания и свернул за угол.

Соломатин судорожно вздохнул, затравленно посмотрел на Кобзева и быстрыми, неестественно большими шагами направился к железной двери в высоком шлакоблочном заборе. Оглянулся, будто умолял остановить его, вернуть, но Кобзев уже шел следом. В глубине улицы были видны торопящиеся прохожие под зонтиками, от остановки отошел трамвай, чуть накренившись вправо, завыл на повороте, и его запотевшие окна матово отразили ряд фонарей.

Соломатин резко постучал в обшитую жестью дверь. Некоторое время во дворе стояла тишина. Он постучал еще раз, сильнее, нетерпеливее.

– Иду, иду, – раздался старческий голос. – Кто? – спросил сторож, подойдя к самой двери.

– Свои, дядь Сережа! Открывай.

Раздался скрежет ржавого запора, болезненно остро услышанный и Кобзевым, и Соломатиным. Этот звук вошел в них и остался навсегда – железная болванка проскрежетала по ржавой жести.

Едва дверь приоткрылась, Соломатин с силой налег на нее, в образовавшийся проход вбежал Кобзев. Не обращая внимания на кричавшего старика, он бросился через двор в служебные помещения универмага.

Поднявшись с четверенек, сторож схватил Соломатина за полы отсыревшего плаща и молча потащил к двери, пытаясь вытолкнуть наружу. Закричи он погромче, наверняка кто-нибудь заглянул бы с улицы, но сторож только кряхтел от натуги. Соломатин отпихнул сторожа, тот поскользнулся и упал в лужу. А когда, поднимаясь, подставил беззащитный затылок, Соломатин выхватил из-за пояса железную трубу и ударил. И лишь тогда заметил, что дверь до сих пор распахнута, сквозь проем видны прохожие на противоположной стороне улицы, мимо прогрохотал трамвай, и только запотевшие стекла помешали пассажирам увидеть, что произошло во дворе универмага. Захлопнув дверь, Соломатин вдвинул засов. Он вошел в петли со знакомым ржавым скрежетом.

А Кобзев, добежав до конца узкого коридорчика, наткнулся на голубую фанерную дверь с врезанным окошком. Ударом кулака распахнув окошко, он увидел внутри небольшой комнатки пожилую женщину, накрашенную и завитую. Перед ней на столе лежали стопки денег – дневная выручка универмага. Они были разложены по достоинству, и Кобзеву бросилась в глаза их расцветка – деньги выглядели более зелеными, более фиолетовыми и желтыми, нежели он привык считать, когда держал их в руках. Жалкими и немощными показались ему те бумажки, которые иногда попадали к нему, и он, не зная, куда надежнее их спрятать, совал в блокнот, перекладывал из кармана в карман, втискивал в отделения кошелька. А тут деньги лежали пухлыми стопками, и в самом их виде сквозило могущество и пренебрежение. При виде такого количества денег Кобзев остро и зло ощутил собственную ущемленность.

– Открывай! – просипел он, не в силах крикнуть громче. Он выхватил из кармана пистолет и сквозь в дыру в двери направил его на женщину. Но, оцепенев от ужаса, она не могла сдвинуться с места. Тогда Кобзев просунул руку в окошко и сам дотянулся до крючка. Крашеные губы женщины ярко выделялись на сером рыхлом лице. Она сидела неподвижно, и только рот ее раскрывался все шире. А Кобзев спешно сгребал со стола деньги в сумку. В руках у женщины осталась пачка пятидесятирублевок, трешками был усыпан весь стол, но Кобзеву казалось, что прошло очень много времени и отведенные ему три минуты давно истекли, в ушах у него до сих пор стоял шум возни у железной двери, он не знал, справился ли Соломатин со стариком…