– Ха! – рассмеялся Петя. – А выпить не дурак! Ну ладно, а шифер-то берешь?
– Беру, – кивнул Ваня.
– Сколько листов? – напирал Петя, пытаясь вывести соседа из непонятной печали.
– Сколько дашь.
– Сто!
– Давай сто…
– По три рубля!
– Давай по три… Крышу все равно менять…
– Деньги сразу.
– Рассчитаемся, – неопределенно ответил Ваня. – Ты вот машину купишь… Наверно, к морю поедешь?
– На кой? Я к родне поеду. Пусть знают.
– А я в Грецию хочу, – неожиданно сказал Ваня.
– На фига?
– Хочу, и все. Там эти… статуи, вазы, острова… Вот спросили бы у меня: куда хочешь? И не задумался бы – в Грецию.
– И надолго? – подозрительно прищурился Петя, пытаясь заглянуть в крамольные глаза соседа.
– Пока не надоест, – беззаботно ответил Ваня.
– А надоест?
– Вернусь. Статую себе привезу. Вот здесь и поставлю возле сарая. И пусть стоит…
– Бабу? Голую?!
– А чего… Какая разница… Баба, она и есть баба. Хоть голая, хоть какая. Вот взять твою Надежду…
– Ну, ты вот что! – неожиданно трезво сказал Петя. – Бери кого-нибудь другого, а Надьку не трожь. Понял?!
– Значит, любишь, – рассмеялся Ваня.
– Не твое дело. – Петя поднялся. – И все тут. Иди вон статуи лапай.
– Да ты сядь! Чего забеспокоился… Сядь.
Петя оскорбленно сел, вылил в стакан остатки самогонки и как бы в волнении, как бы не замечая, что делает, выпил. И решил, что это даже справедливо, поскольку он простил Ване обиду. Прислушался – со своего двора его звала Надька.
– Надежда забеспокоилась, – сказал Ваня, чувствуя, что, как только сосед уйдет, свободней станет в комнате, дышать будет легче. Петя давил его своей постоянной готовностью обидеться, будто все вокруг делалось с одной целью – чем-то уязвить его, Петю. Когда он слышал смех, ему казалось, что это над ним смеются, над его секретами, его животом, над его женой, и поэтому всегда был настроен дать отпор. – Надежда зовет, – повторил Ваня, видя, что сосед не собирается уходить.
– Да слышу! – отозвался Петя с раздражением, чтоб Ваня понял – недоволен он Надькой, не нравится ему, что она вмешивается в их беседу. Но Ваня чутко уловил, что недовольство Пети напускное, на самом деле он уйдет охотно, однако что-то держало Петю, не позволяло ему подняться и уйти. Окинув взглядом стол, Ваня догадался. Выплеснув в стакан остатки самогонки, Петя неосторожно поставил бутылку слишком далеко от себя, и теперь дотянуться до нее было нелегко. Чтобы проверить свою догадку, Ваня отошел к другому окну, а обернувшись, увидел, как Петя спешно заталкивает пустую бутылку в безразмерный карман синих трикотажных штанов.
– Еще сгодится! – хохотнул он, стараясь скрыть неловкость, но было в его голосе и довольство своей смекалкой. – Как думаешь, а, сосед?
– Тебе виднее. – Ваня вышел на порог проводить гостя.
– Только ты это. – Петя обернулся от калитки, – не забудь про пятерку-то, верни на неделе. Надька скандалить начнет, к Марии твоей заявится…
– Верну-верну. – Ваня старался быстрее закончить разговор.
– В случае чего – заходи. Выручу.
– Зайду.
– И насчет шифера подумай.
– Подумаю.
– А то ведь и опоздать можешь.
– Авось. – Ваня нырнул в темноту коридора, закрыл за собой дверь и задвинул щеколду. Потом прошел в комнату, лег на кровать и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Сначала ему привиделась Лиля, которая приезжала в эти места к своей бабке лет двадцать назад. Всегда в белом платье, сама светлая, она смотрела на Ваню с интересом, но снисходительно, как бы жалеючи. «Видно, тогда уже поняла, что кроме шоферюги ничего из меня не получится», – горько подумал Ваня и до того ясно увидел смеющиеся Лилины глаза, шалые ее губы, перемазанные не то малиной, не то вишней, загорелые руки, покрытые золотистым пушком, что даже стон вырвался из его широкой груди.
Думая о Лиле, он незаметно заснул, и приснилась ему теплая страна Греция. Он шел по улице во всем белом, и штаны у него были белые, и рубашка, и даже почти забытые свои волосы увидел Ваня в этом сне – светлые, чуть вьющиеся. Он проходил мимо какой-то большой витрины и увидел в ней себя. Из стеклянной глубины на него смотрел почти незнакомый парень, молодой, радостный, счастливый. И Ваня разволновался, растревожился вернувшейся молодостью. Но с щемящей болью понял – сон это, ничего от него не останется, проснется он лысым и старым и будет смотреть в провисший потолок с дождевыми пятнами и думать о шифере…
Однако сон продолжался, и Лиля шла по залитой солнцем улице, и он, Ваня, был рядом, касался ее загорелого локтя, ее плеча. Вроде они были незнакомы, но улыбались друг дружке. А среди прохожих попадались невозможной красоты мраморные статуи – и мужчины, и женщины. Они шли нагишом, просвечиваясь насквозь солнечными лучами. Никто не обращал на них внимания, и Ваня тоже особенно не смотрел на шагающие по улице статуи, потому как понимал – Греция.
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?
Когда все кончилось, оба вспоминали, что в тот день шел теплый мелкий дождь – погода довольно необычная для конца мая. Обычно в это время стоит жара и пляжи переполнены сбежавшими из контор горожанами. Но в этот день шел дождь.
Когда пришел автобус из Роговска и Кобзев спрыгнул на мокрый асфальт автостанции, Соломатин уже поджидал его, прислонившись к шершавой бетонной колонне. Кобзев, быстро взглянув на него, прошел мимо. Через некоторое время Соломатин двинулся следом. Пройдя два квартала, уже возле рынка, они остановились под козырьком газетного киоска.
– Дождь, – сказал Кобзев, внимательно осмотрев улицу сквозь стекла киоска.
– Да, еще ночью начался. Это хорошо. В такую погоду раньше темнеет.
– Вообще-то да, – согласился Кобзев. – Но зато меньше покупателей.
– Наоборот, все прячутся от дождя в магазины.
Разговаривая, они избегали смотреть друг другу в глаза – отворачивались, разглядывали витрины, прохожих. Мимо проносились троллейбусы, громыхали трамваи, обдавая водяной пылью, мчались такси. С крыши киоска стекала струйка воды и с треском разбивалась о гранит бордюра.
– Есть хочешь? – спросил Соломатин.
– Не хочется.
– Надо.
– Тогда давай… Зайдем куда-нибудь… Ты знаешь город, веди.
Они пошли вдоль улицы, стараясь держаться ближе к домам, чтобы балконы, карнизы магазинных витрин укрывали их от дождя.
– Надо было зонтик взять, – сказал Кобзев.
– Только зонтика тебе не хватает.
– Смотри, аптека. Зайдем?