Державы верные сыны - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Бутенко cтр.№ 36

До Моздока гонцы добрались за неделю. Вёл товарищей-казаков седобородый Исай Коротин, из гребенских старожилов, неведомо почему оказавшийся в отряде артиллеристом. На привалах его расспрашивали и Плёткин, и односум Петро Шаганов, платовский писарь, но Исай только хмыкал да молчал. А для Леонтия главным было, чтобы двигались кратчайшим путем да не попались в лапы башибузуков.

Посланцы Бухвостова сделали остановку в лагере русского корпуса, вставшего лагерем у горы Бештау. Командующего его генерал-поручика Ивана де Медема тут не оказалось, он отлучился по служебной надобности к коменданту Кизляра, полковнику Штендеру. И, недолго поразмыслив, Леонтий решил продолжить дальнейший путь к форпосту на Тереке, выполняя поручение своего командира.

Ожидаючи попутного обоза, задержались у Пятигорья еще на сутки. Коштовались из солдатского котла, по очереди пасли лошадей на подгорной траве, поднявшейся здесь уже по колено. Всё остальное время – спали, подстелив бурки. Ремезов сблизился с полковым писарем Шагановым, смуглым, толковым парнем, наполовину персом. Отличался Петро рассудительностью и веселым нравом, знал библию, разговаривал на нескольких языках. Бухвостов отбирал гонцов, способных при необходимости общаться с горцами. И Матвей Иванович, дороживший писарем, с неохотой командировал сметливого помощника на край земли российской.

Вдали, в приютной речной долине, среди деревьев, пестрел юртами аул салтанаульцев, недавно переселенных в эту местность. Чуть в стороне чернели полосы небольших огородиков. Плёткин, томившийся без дела, предложил Коротину наведаться к ногайцам, разузнать, что к чему.

– Дюже возжелалось редисочки, – обратился он к сотнику. – Позвольте, ваше благородие, накоротке смотаться в аул!

– Туда и – назад! – предупредил Леонтий, также маявшийся без привычных армейских обязанностей. Он познакомился с офицерами, людьми смелыми и приветливыми, но иного круга, нежели он. Слыша, как переходят они в разговорах с русского на французский, видя их богатые мундиры, замечая снисходительные улыбки, Леонтий полдня покрутился в офицерской среде, – впрочем, проиграв в карты все накопленные деньги, – и уединился с подчиненными. Душе вольней стало. Снова полетели думки на Дон, к родному куреню, в котором теперь жила любимая женщина. Леонтий до мелочей выпытал у ординарца, как встретили Мерджан его домашние. Мать приняла доброжелательно, сестра с радостью, а Илью Денисовича казак не дождался. Так и эдак прикидывал Леонтий, зная забурунный нрав батюшки, но в одно верил твердо, что из куреня иноверку не выгонит. Во многих старшинских домах прислужничали ясырки, у Петра мать была персиянка. И, пожалуй, отец, гордясь сыном-офицером и любя его, не станет артачиться….

Вернулись любители редиски часа через два с разбитыми лицами. Притащились, хмурясь и повинно отводя взгляды. Синие форменные кафтаны, порванные в нескольких местах и в пятнах крови, имели вид крайне неприглядный. Ремезов вспыхнул:

– Не казаки, а ярыжки! Отвечайте, что случилось!

– Да оказия вышла, господин сотник, – с трудом шевеля распухшими губами, произнес ординарец. – Помахались с ногаями! Понравился мне у одного аульца черкесский пистолет. А он упёрся, не стал отдавать. Я его вдарил, он дрючком по мне… Тут и набежали аггелы! Начали буздать друг друга… Я по дурости пострадал…

– По жадности! – сердито поправил Леонтий.

– Так точно. А Исай, стал быть, за кумпанию со мной.

Ремезов заставил их немедля выбанить [35] и починить мундиры. А наказание отсрочил до возвращения в полк.

Несравненная красота южной степи (пока следовали с обозом, охраняемым драгунами), – картины холмистой равнины, рек, бурунов песчаных, громада Кавказского хребта со снежными пиками вершин, – это невиданное прежде диво потрясло Леонтия до глубины души.

Вот где, оказывается, край России. А там, где синели громады гор, находились неведомые страны, жили чужие народы и племена. Очевидно, они ценили свободу и свою самостоятельность, как и донцы, и служивые солдаты, и гражданский люд из обоза. Зачем вторгаться в эти чужедальние пределы, сотник понимал не совсем ясно. Он воевал с однополчанами супротив турок, их сторонников татар и горцев, учинявших набеги на казачьи станицы. И следовало, по его разумению, разбить их воинство, учредить мир и поставить надежные кордоны. А сами земли чужие оставить их жителям. И без того простора от Дона до Терека – неоглядно, хватит земли всем и казакам, и ногайцам, и калмыкам. А за Кубанью пусть черкесы хозяйничают, как в былое время…

Так думал Леонтий, но сам же сознавал, что такие мысли касаются только его одного да казаков из полка. Ученые люди, по всему, думали иначе. Государыня Екатерина, как сказывал писарь, указы издала, чтобы осетинцев и ингушей, к нам подавшихся, оборонять от нападок владетелей Большой Кабарды, помогать им и деньгами, и зерном, и землей. По всему, вознамерилась Екатерина привлечь горцев к державе своей, явить к ним доброту и дать просвещение. Да мало от этого хотения царицы проку было! Слышал Леонтий от офицеров, что много раз ездили кабардинцы, ногайцы в Петербург. Били челом, уверяли в своей дружбе, получали щедрые подарки и деньги, – даже военные чины! А вернувшись на Кавказ, отступались от своих клятв! Так и тянулась со стародавних времен эта канитель, – то мир и дружба, то кровопролитие и грабежи. Теперь же императрица, видимо, решила навеки наложить свою длань на кавказский край! Укоренился Моздок, крепли казачьи городки-станицы…

Где-то в глубине степи, в бурунах, произошла стычка с отрядом горцев. Они вылетели из укрытия с обнаженными саблями, стараясь отбить караван навьюченных лошадей, но драгуны расторопно встретили их ружейным залпом. На перехват бросилась дюжина верхоконных казаков, среди которых оказались и платовцы. После второго залпа солдат, потеряв несколько воинов и лошадей, нападающие ретировались. Командир обоза, статный капитан, с огромными завитыми усищами, вытирая голову носовым платком, высказал предположение, что эти головорезы из племени, живущего далеко в горах, которые по дикости и жестокости превосходят все известные кавказские народы.

Моздок, укрепленный высоким земляным валом и крутыми бревенчатыми стенами, редутами, – по всем правилам фортификации, – больше походил не на крепость, а на городок. Платовцы с любопытством оглядывали дома и казармы, потолкались на базаре, где немало было армянских и греческих торговцев, пошли к вечере в деревянную церковь.

На другой день Леонтий явился в дом командира Моздокского полка, чтобы вручить пакет и немедля отправиться в обратную дорогу. Адъютант, горделивый и неразговорчивый унтер-офицер, дал знак, что можно входить. Сотник, чеканя шаг, прошел в высокие двери, простучал сапогами по дощатому полу и замер перед полным, седовласым полковником. Лицо Савельева блестело от мельчайших капелек пота. Стояла жара, несмотря на предвечерний час.

Ремезов с бравым видом доложил о своем прибытии и подал пакет. Еще не успел полковник взять его в руки, как в кабинет стремительно вошел высокий, кудрявый секунд-майор, с шашкой на поясе. Не обращая внимания на казачьего сотника, этот воинственный щеголь подступил к Савельеву.