Намаявшись под началом академиков, как великую награду воспринял Стеллер направление на Камчатку в помощь адъюнкту Крашенинникову, а там сделал всё возможное, чтобы попасть на борт «Святого Петра», уходящего в плаванье. Поскольку на корабле он был единственным ученым, то полагал, что будет пользоваться уважением и найдёт поддержку в своих занятиях.
Однако Беринг и его офицеры обращались с ним, как с обычным матросом, смеялись и не допускали на свои советы. Разве что палубу драить не заставляли.
А чего стоила Стеллеру высадка на американскую землю! Настоящего скандала…
Узнав, что баркас отправляется за питьевой водой, Стеллер буквально ворвался в каюту Беринга, едва не сбив с ног стоявшего у порога Овцына. Стеллер потребовал отправки на берег едва ли не в стихотворной форме:
– Господин капитан, отдайте приказ, чтобы меня взяли на баркас!
– Америка – не место для прогулок, сударь! Вы останетесь на борту… – вяло пробормотал капитан-командор, лежащий в постели.
«Чего еще ожидать от этого вечно больного увальня, если он даже не обрадовался, когда мы подошли к американским берегам!» – вскипел Стеллер, но наученный жизнью в России не спорить с людьми облеченными властью, вслух продолжил довольно миролюбиво уговаривать капитана переменить своё решение.
– Мы столько претерпели, господин капитан, чтобы достичь сей неизвестной земли, что наука не простит нам, ежели мы не привезём ей хоть каких-то свидетельств нашего пребывания тут…
– Императрица не простит мне, ежели я не приведу назад пакетбот и не доставлю живыми ее служителей. Вас в том числе, Стеллер… – Беринг помолчал немного и повторил те же слова, которые сказал намедни, принимая от Стеллера поздравления с обретением новой земли. – Вы радуетесь, воображая, что открыли Ост-Индию! А надо бы думать теперь о том, что ждёт нас в дальнейшем. Провиант и вода на исходе, а мы даже не знаем, как далеко отошли от дома! Никуда не поедете… – он отвернулся к переборке, давая понять, что уговоры бессмысленны.
Но тут Стеллера прорвало. Забыв всяческое чинопочитание, он затопал ногами и завопил, как ребенок, у коего отняли любимую игрушку:
– Вы бессовестный человек, Беринг! Вы рисковали нашими жизнями лишь для того, чтобы мы могли издали увидеть Америку?! Ужели я полтора месяца мучился от качки, ежедневно блевал за борт, подвергал себя опасности изнемочь от цинги, токмо чтобы вы смогли набрать здесь воды?! Увольте меня! Я дойду до матери-императрицы, я буду жаловаться на вас в высочайший Сенат! Вы ещё вспомните адъюнкта Императорской академии Стеллера!
Он метнулся из каюты, толкнув плечом застывшего на пороге Овцына, затопал по палубе каблуками, но через минуту с шумом возвратился и разразился ещё более гневной тирадой:
– Вы не можете мне ничего запретить, Беринг! Ежели вы не дадите мне людей, я отправлюсь на берег один! Ежели меня не возьмут в шлюпку, я доберусь до Америки вплавь! Если меня при этом разорвут акулы, моя смерть будет на вашей совести, капитан!
При этих словах он сдернул с головы парик и принялся топтать его. Наконец обессилел, плюхнулся на пол и потерянно умолк.
Овцын, наблюдавший эту сцену, помог Стеллеру подняться, подал ему парик и попросил капитан-командора:
– Ваше высокородие, отпустите господина адъюнкта на берег… Он в чем-то несомненно прав. О великих открытиях помнят, когда о них расскажут ученые мужи…
Беринг тяжело повернул к ним одутловатое лицо. Оно было бледным и не выражало ничего, кроме смертельной усталости:
– Дмитрий Леонтьевич, передайте Вакселю, чтобы дал адъюнкту Стеллеру человека в помощники и отпустил его на берег… – сказал он и, уже адресуясь к Стеллеру, добавил: – Плывите, господин адъюнкт, Бог с вами. Но помните, у вас на все ваши изыскания не более шести часов…
Стеллер вместе с казаком Фомой Лепёхиным тотчас на гичке отправились на берег. Ваксель и здесь не смог удержаться от насмешки. Он приказал горнисту трубить «тревогу», как только шлюпка отчалила. Это вызвало дружный смех на борту. Но Стеллера насмешки уже не волновали – он плыл к своей мечте, к открытиям, которые должны были сделать бессмертным его имя.
Воистину милостив Господь, щедр на дары свои. Сполна воздает Он ищущим…
На берегу у Стеллера просто глаза разбежались. Он как одержимый метался от одного кустика к другому, от цветка к цветку. Долго тряс за грудки Лепёхина, по неосторожности раздавившего сапогом какого-то коричневого рогатого жука…
Внимание Стеллера привлекла хохлатая птица, безбоязненно разглядывавшая его с нижней ветки хвойного дерева, похожего на сибирскую лиственницу, но с более мягкими и длинными иглами.
Он тут же зарисовал птицу в свой альбом.
– Барин, барин, подите сюда! – позвал Лепёхин.
Стеллер подошел.
Казак стоял в ложбине у костровища, угли которого еще дымились. У его ног лежало деревянное корыто с водой, где были еще теплые камни, тут же валялись трут и огниво. Такие точно видел Стеллер у камчадалов. Вокруг были разбросаны створки моллюсков-гребешков с остатками зонтичных растений, сырьем для приготовления «сладкой травы»…
«Вот оно, мое открытие!» – чуть не задохнулся от восторга Стеллер. Он обвел взглядом окрестности, остановил взор на далёкой остроконечной вершине, покрытой снегом, и принялся торопливо зарисовывать находки, делая под каждым рисунком записи.
«Американцы – родственники камчадальцев! – ликовал он. – Всё говорит об этом. Местные жители так же разжигают огонь деревянным огнивом при помощи трута, сделанного из высушенного мха, так же варят мясо, положив в воду горячие камни, так же питаются юколой и моллюсками, так же готовят “сладкую траву”, заменяющую им водку… Если все это так, значит, Америка простирается далее к западу и к северу и расположена куда ближе к Камчатке, чем все думают. Ибо при таком расстоянии, что мы прошли на пакетботе, мало правдоподобно, чтоб камчадалы на своих жалких лодках могли достичь сюда…»
Вместе с Лепёхиным он прошел ещё три версты в глубь суши. В глухом лесу им удалось найти жилище американцев – подобие землянки, покрытой деревянными перекладинами, а поверх них – кедровой корой. В землянке обнаружили лукошко с неркой, стрелы с медными наконечниками, связку веревок из морской травы…
Всё говорило о том, что обитатели жилища совсем недавно скрылись, испугавшись пришельцев.
Взяв несколько стрел, огниво, трут, связку верёвки, Стеллер передал всё это Лепёхину и отправил его к лодке.
Оставшись один, он бесстрашно двинулся дальше, надеясь всё-таки повстречать кого-то из людей. Однако никого так и не встретил, но увидел на холме, покрытом пихтовым лесом, дым. До холма было ещё несколько верст. Глянув на солнце, Стеллер понял, что время его истекает.
Он возвращался на корабль со смешанным чувством. Радовался тому, что вёз с собой целую коллекцию растений и насекомых, предметы местного обихода, кроме того, у него возникла гипотеза о происхождении местных жителей. Однако, зная равнодушие Беринга к научным изысканиям, Стеллер понимал, что надеяться на продолжение знакомства с открытой землей не стоит. А ещё страшился новых насмешек со стороны офицеров, относящихся к научным изысканиям как к напрасной трате времени…