Леонид Шебаршин - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Житнухин cтр.№ 64

Странно иногда сплетаются судьбы. Довольно длительное время Татьяна Александровна работала… секретарём у Ельцина: сначала — когда тот был первым заместителем председателя Госстроя, затем — когда он возглавлял комитет Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Ельцин, которому Шебаршин фактически помог в августе 1991-го, перечеркнул его будущее; Татьяна Александровна, умевшая находить общий язык со своенравным руководителем, стала последней опорой Леонида Владимировича…

Скрашивало одиночество Шебаршина одно, особенно любимое им, живое существо — старый кот Базилио. Леонид Владимирович утверждал, что нашли кота в Подмосковье, под Дмитровом, завёрнутым в салфетку с княжеским вензелем. И что этот отпрыск голубых кровей якобы умел читать человеческие мысли не хуже булгаковского Бегемота…

…Трудно находиться в состоянии подавленности в течение целого ряда лет — не каждый человек это выдержит. Многие друзья Леонида Владимировича видели и понимали, что человек находится на пределе своих возможностей. В. П. Полеванов, например, вспоминает, что в последние месяцы жизни Шебаршина встречи с ним вызывали особенно тяжёлые чувства. Часто он выглядел хмурым и угнетённым, что-то постоянно терзало его, не давало покоя. Одолевали его не только душевные невзгоды: стали плохо слушаться ноги, беспокоила одышка, мучили приступы сердцебиения. Тем не менее Леонид Владимирович держался стойко.

Жаловался ли он кому? Очень редко и только очень близким друзьям. Прилукову, например, рядом с которым более двадцати лет трудился плечом к плечу. Иногда, уходя домой после рабочего дня, Шебаршин признавался: «Устаю сильно, Виталий Михайлович. В последнее время меня что-то грызёт, ничего не хочется делать, приду домой — заняться нечем. Много читать нельзя — тяжело, да и зрение становится всё хуже».

От приглашений на собрания, банкеты, дружеские вечеринки он, как правило, стал тактично отказываться. Хотя друзья искренне любили его и переживали за него. А ведь помимо друзей у него был очень широкий круг общения. В ящике его стола за время работы в РНСЭБ накопилось около двух тысяч визитных карточек. Практически не было дня, чтобы к нему кто-нибудь не приходил — бывшие коллеги по разведке, журналисты, писатели, близкие знакомые. Тем не менее он иногда с видимой горечью произносил: «Знакомых и приятелей много, друзей — всё меньше».

Очевидно, чувство одиночества может зародиться и окрепнуть даже в кругу друзей, которые всегда готовы поддержать тебя, поделиться своим теплом. И та внутренняя работа ума и души, которая происходит в человеке на склоне лет, становится его сугубо личным делом. Она принадлежит только ему, и человек чувствует, понимает, что он не вправе поделиться её результатами с окружающими. Слишком много в человеческой душе уголков, куда вход воспрещён даже близким людям.

«У меня, — вспоминает Прилуков, — в последние месяцы жизни Леонида Владимировича было необъяснимое ощущение того, что в его душе творится что-то сложное, идёт какая-то душевная ломка, порождённая, скорее всего, преследовавшим его чувством невостребованности. Отсюда — его равнодушие ко всему происходящему, потухший взор, слезящиеся глаза, непрерывное курение и неимоверная усталость. На мои предложения лечь на профилактическое лечение в госпиталь и затем съездить на пару недель куда-нибудь отдохнуть он очень тихо и как-то застенчиво улыбался.

Создавалось впечатление, что Леонид Владимирович (он сам говорил об этом не раз) просто устал от жизни, и я, стараясь его понять, приходил к мысли, что всякий человек имеет свой душевный, эмоциональный, энергетический предел, а вся его многотрудная жизнь разведчика состояла из сплошных стрессов. Надломили его и потери близких людей».

24 марта 2012 года Шебаршин отмечал в кругу близких друзей 77-летие. Настроение у него в тот день было приподнятое, ничто не предвещало скорой беды. Казалось, и лечащий врач, у которого Леонид Владимирович был на приёме спустя пару дней, обнадёжил. В последнее время его стали серьёзно беспокоить глаза — прогрессировала глаукома. Но на этот раз доктор особых изменений не нашёл, появилась даже надежда на благоприятный исход. Во всяком случае, неприятного приговора, которого опасался Шебаршин, не последовало.

Вернувшись домой, он позвонил Татьяне Александровне, доложил, что был у окулиста.

— Что хорошего сказал окулист?

— Да ничего, собственно. Но и ничего плохого тоже не сказал. Это уже достижение.

Утром 29 марта Пушкина забежала к Шебаршину, оставила у консьержки еду для него и помчалась на работу. А вечером Леонид Владимирович снова позвонил. Голос был какой-то чужой и окаменелый.

— Я сегодня ослеп на один глаз.

До Татьяны Александровны не сразу дошло сказанное. Она спросила скорее машинально:

— Когда?

— В половине шестого вечера.

— Глаз совсем не видит?

— Да.

— Завтра же идём к врачу!

Леонид Владимирович, видимо, и сам понимал, что медлить нельзя, — согласился безропотно.

Это был их последний разговор. На следующий день, 30 марта, когда вскрыли квартиру, Леонида Владимировича обнаружили с огнестрельным ранением. Рядом, на полу, валялся наградной «стечкин». На столе лежал открытый блокнот с его последними записями:

«17.15 — отказал левый глаз».

И чуть ниже — вторая, сделанная на ощупь, простым карандашом:

«19.00 — полностью ослеп».

…Смерть наступила глубокой ночью…

Незадолго до своего ухода из жизни Леонид Владимирович рассказал Татьяне Александровне Пушкиной историю, случившуюся с ним ещё при жизни Нины Васильевны.

Как-то Шебаршин возвращался домой в «маршрутке». В тесном салоне «газели» ему уступили место на переднем кресле, где пассажиры располагаются спиной к водителю. А прямо напротив сидела молодая мама с дочерью — очень бойкой и непоседливой девочкой. Мать то и дело повторяла:

— Соня, не вертись… Соня, перестань болтать… Ну в кого ты уродилась такая?

— В тебя, мама!

Видимо, для мамы такой ответ не был неожиданным.

Девочка не оставила без внимания и Шебаршина:

— Как тебя зовут?

Он ответил и спросил, сколько ей лет.

— Пять.

— Уже исполнилось или ещё нет?

— Нет ещё, — неохотно ответила Соня, которой хотелось, конечно, быть старше. — Исполнится только через месяц.

— В детский садик ходишь?

Та тряхнула косичками:

— Хожу!

— Друзья есть?

— Есть. Только у нас в саду мальчишки плохие — все дураки!

— Это почему же?

— Моего Кепа сунули головой в ящик и испортили.

Шебаршин догадался, что Кеп — это любимая игрушка девочки и Соня до сих пор переживает, что кукла стала инвалидом.

— А где ты живёшь?