Горячий снег - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Бондарев cтр.№ 33

– Дома кто остался?

– Мама и сестра.

– Отец нет?

– Отец простудился на строительстве в Магнитогорске и умер. Он инженером был.

– Ай, плохо, когда отец нет! А у меня отец, мать, четыре сестры. Большой семья был. Кушать садились - целый взвод. Война кончим - в гости приглашаю тебя, лейтенант. Понравится наша природа. У нас совсем останешься.

– Нет, ни на что я свое Замоскворечье не променяю, Касымов, - возразил Кузнецов. - Знаешь, сидишь зимним вечером, в комнате тепло, голландка топится, снег падает за окном, а ты читаешь под лампой, а мама на кухне что-то делает…

– Хорошо, - покачал головой Касымов мечтательно. - Хорошо, когда семья добрый.

Замолчали. Впереди и справа орудии приглушенно скрипели, скоблили по-мышиному лопаты зарывающейся пехоты. Там уже никто не ходил по степи, и не доносилось ни единого звука соседних батарей.

Только снизу, из впадины реки, где в береговом откосе первая батарея отрывала для расчетов землянки, долетали порой скомканные голоса солдат и еле уловимое слухом позвякивание котелков. А за рекой на той стороне, где-то в глубине северобережной части станицы, одиноко буксовала машина, и все это как бы впитывалось, поглощалось огромно разросшимся безмолвием, идущим с юга по степи.

– Тишина странная… - сказал Кузнецов. - С сорок первого года не люблю такую тишину.

– Почему не стреляют? Тихо идет сюда немец?

– Да, не стреляют.

Кузнецов встал, разогнув натруженную спину, и тотчас вспомнил о котелке с водой. Пить ему больше не хотелось, хотя по-прежнему сохло во рту; он сильно прозяб на обдуваемой береговой высоте, остыло насквозь влажное белье, и началась мелкая внутренняя дрожь. "Обессилел я так? Или промерз? Водкой бы согреться!" - подумал Кузнецов и по мерзло-хрустящим комьям земли пошел к откосу, где вырублены были ступени вниз.

Распространяя теплый запах горохового концентрата, кухня стояла прямо на льду реки; и тлел пунцово и мирно жарок под раскрытым котлом, который обволакивался паром. Гремел черпак о котелки. Сливаясь в темную массу, толпились вокруг кухни расчеты, обступив работающего повара; переговаривались недовольные и подобревшие, разогретые водкой голоса солдат:

– Опять суп-пюре гороховый, конь полосатый! Другого не придумал!

– Ну, подсыпь, подсыпь - о жене задумался! Почему, братцы, все повара жадные?

– Задушил горохом! Не знаешь, какие случаи от гороху бывают?

– На вредном производстве молоком поить надо.

– Не балабоньте, язык без костей… Еще по-умному сообразил - молоком, - на все стороны огрызался повар. - Зачем упрекаете? Я, что ль, вам корова?

Кузнецов вдохнул вместе с чистой морозной свежестью речного льда запах подгорелого супа - и его замутило. Он свернул - мимо кухни - в темень высокого откоса, натыкаясь на разбросанные по берегу лопаты и кирки. Вскоре впереди проблеснула вертикальная щель света - оттуда пробивались говор, смех. Он нащупал рукой, отбросил брезентовый полог, вошел в запах сырой глины и опять же еды.

В землянке, вырытой на полный рост, с шипеньем брызгая белым пламенем, светила поставленная на дно ведра снарядная гильза, заправленная бензином; на разостланном брезенте дымились котелки с супом, расставлены рядком кружки с водкой. Головами к огню лежали здесь лейтенант Давлатян, сержант Нечаев и, подобрав колени под полушубок, немного боком сидела Зоя, грызла сухарь, осторожно рассматривала какой-то альбомчик, аккуратно маленький, обтянутый черной замшей, с круглой золотистой кнопочкой, альбомчик-портмоне.

– Кузнецов!.. Наконец-то!.. - воскликнул раскрасневшийся от еды Давлатян; он словно бы похудел лицом за ночные часы утомительной земляной работы, а глаза и острый носик его блестели, как у мышки, глядевшей на огонь. - Где ты пропадал? Садись с нами! Вот твой котелок. Твой заботливый Чибисов принес!

– Спасибо, - ответил Кузнецов и, поправив воротник шинели, полулег возле подвинувшегося Давлатяна; после темноты на брызжущее пламя бензина больно было смотреть. - Где свободная кружка?

– Из любой, - сказал Нечаев и подмигнул карим глазом Зое. - Все в полном здравии, как штыки.

– Вот моя, Кузнецов, - предложил Давлатян и, тоже глянув на Зою, подал тоненькими, измазанными в земле пальцами кружку, наполненную водкой. - Мне сейчас не хочется что-то, знаешь. Потом наверняка разбавленная водка, какой-то ерундой пахнет. Даже керосином, кажется.

– Точно, - сказал Нечаев с шевельнувшейся ухмылкой под усиками. - Смесь. Вода с разбавленным одеколоном. Только для девушек.

Стараясь сдержать дрожь в руке, Кузнецов пригубил кружку, почувствовал ее запах, но, перебарывая себя, подумал, что сейчас озноб пройдет, зажжется в теле облегчающее тепло, и натянуто сказал:

– Ну что ж… Смерть немецким оккупантам! Уже насилуя себя, выпил отдающую сивухой, ржавым железом жгучую жидкость и закашлялся. Он ненавидел водку, никак не мог привыкнуть к ней, к этой каждодневной фронтовой порции.

– Ужасная бурда! - воскликнул Давлатян. - Невозможно пить. Самоубийство! Я же говорил…

– Суп-пюре для закуски, товарищ лейтенант. - Нечаев усмехнулся, пододвинул котелок. - Бывает. Не в то горло пошло.

– Видимо, - почти неслышно ответил Кузнецов, но к котелку не притронулся, взял с брезента осколочек ржаного сухаря и, прислонясь к стене спиной, стал жевать.

– Скажите, Нечаев, - не подымая головы, сказала Зоя. - Где вы взяли этот альбом? Зачем он вам? Ужасный альбом…

"Почему она здесь, а не с Дроздовским? - подумал Кузнецов, как бы отдаленно вслушиваясь в голос Зои, чувствуя разлившееся в животе тепло. - Непонятно все это".

– Не верите вы мне никак, Зоечка, хоть вешайся от недоверия. Думаете, я бульварный пижон. Клешник-трепач? - с веселой убедительностью произнес Нечаев. - Разрешите данные представить. Выменял на формировке за пачку табаку у одного фронтовика. Тот говорил: у убитой немки под Воронежем в штабной машине взял. Любопытно все-таки. Для интереса сохранил. Не немка, а царь-баба была. Вы посмотрите дальше.

– Странно, - сказала она, задумчиво листая альбомчик. - Очень странно…

– Что же странно, Зоечка? - Нечаев придвинулся на локтях ближе к Зое. - Любопытно очень.

– Какая красивая немка! Лицо, фигура… Вот здесь, в купальнике. У нее был какой-то чин? - проговорила Зоя, разглядывая фотографии. - Смотрите, как она гордо носила форму. Как в корсет затягивалась.

– Эсэсовка, - подтвердил Нечаев. - Выправка - грудь вперед! Вот это грудь, Зоечка.