– Понимаю, товарищ Бессонов… Ваши сомнения,
по-видимому, относились к судьбам некоторых военачальников, которых мы в свое
время наказали?
– Это только моя точка зрения, товарищ Сталин, -
ответил Бессонов, еще ближе придвигаясь к ледяному ветру, губительно подувшему
по лицу, по ногам; и, ответив так, поняв, что Сталин заставил его сказать о
том, о чем не думал говорить, добавил с поразившим его самого спокойствием: -
Эта точка зрения сложилась потому, что мне пришлось служить с некоторыми
военачальниками, впоследствии ставшими жертвой клеветы. Я в этом уверен,
товарищ Сталин…
Сталин положил и оттолкнул в сторону трубку на столе как
нечто постороннее, мешающее ему, заговорил бесстрастно:
– Мне известны такого рода сомнения. Борьба - суровая
вещь. Но многие из тех, в ком мы тогда сомневались, - люди с потенциальной
душонкой Власова. Перегибы и ошибки давно исправили. Рокоссовский и Толбухин
успешно воюют под Сталинградом…
"А как же остальные?" - подумал Бессонов.
– … но если бы этот сумасшедший Власов поумнел, порвал
с немцами, мы бы его никогда не простили!..
Разговор этот, видимо, настраивал Сталина на раздражающие,
неприятные воспоминания, и, покашляв, он своей мягкой походкой в лишенных
малейшего скрипа сапогах подошел к карте, долго смотрел на подробно нанесенную
утреннюю обстановку трех фронтов и, пытаясь переключить мысли в ином
направлении, думая об успехе этих трех фронтов под Сталинградом, сказал, сделав
отмахивающийся жест:
– Все это к слову! А что касается вашего сына, товарищ
Бессонов, не будем зачислять его в списки пленных. Будем считать его пропавшим
без вести. В дальнейшем наведем подробные справки. И сообщим вам. Мой старший
сын, Яков, тоже в начале войны пропал без вести. Так что мы в одинаковом
положении, товарищ Бессонов.
Сталин хотел добавить еще что-то о своем старшем сыне, но,
медля, передвинул лупу на карте, проговорил совсем Другое:
– Без задержек вводите в дело свою армию. Желаю вам,
товарищ Бессонов, в составе фронта Рокоссовского успешно сжимать и уничтожать
группировку Паулюса. Я вам верю после активных действий вашего корпуса под
Москвой, товарищ Бессонов. Я это помню.
– Не пожалею сил, товарищ Сталин. Разрешите идти?
– Как раз силу-то экономьте. Думал, богатырь вы. -
Сталин развел руками, показал предполагаемый размер плеч Бессонова, при этом
неожиданно улыбнулся, усы дрогнули, и в этот миг (Сталин сам это чувствовал)
исчез, растаял латунно-жесткий холодок в глазах - его лицо, испещренное мелкими
оспинками, стало мягким, домашним, добрым, каким его привык видеть Бессонов на
портретах. - Худой вы, товарищ Бессонов. Это потому, что имеете свою точку
зрения?.. Не язва? Мало, наверно, едите. И вот солдат будете плохо кормить. А
это уж непозволительно, хоть со снабжением и неважно под Сталинградом.
– Я из госпиталя, товарищ Сталин. Но худой был всегда,
- ответил Бессонов, увидев эту улыбку Сталина, которая как бы приглашала его
забыть в этом разговоре все постороннее, прямо не относящееся к делу.
Через три часа с военного аэродрома он вылетел на связном
самолете в район Сталинграда. Но и в самолете не мог до конца разобраться в
сложном впечатлении от сорокаминутного разговора с Верховным.
На третий день после прибытия Бессонова на место, в район
развертывания армии, обстановка на юго-западе от Сталинграда решительно
изменилась.
С 24 по 29 ноября соединения Донского и Сталинградского
фронтов вели непрерывные наступательные бои против замкнутой в клещи
многотысячной немецкой группировки, ожесточенно сопротивлявшейся, не раз на
отдельных участках переходившей в контратаки. Но к первым числам декабря
территория, занятая окруженными войсками, сократилась вдвое, не превышала
семидесяти - сорока километров с севера на юг. Командующий 6-й полевой армией
генерал-полковник Паулюс послал срочную радиограмму в ставку Гитлера, требуя
разрешения на прорыв из "котла" при перегруппировке сил на юго-запад;
и, рассчитывая на согласие Гитлера, отдал приказ своей армии, а также
подчиненной ему 4-й танковой армии приготовиться к отходу от берегов Волги в
направлении Ростова. В течение нескольких дней две эти армии в спешке сжигали
все, что невозможно было использовать при прорыве, - запасы летнего офицерского
обмундирования, тягачи, автомашины, оставшиеся без горючего, подрывали склады с
обременявшим войска имуществом, уничтожали штабные бумаги.
В деталях осведомленный о положении войск через личных
представителей, Гитлер колебался, пребывая в состоянии нерешительности, но,
учитывая обещание Геринга навести посредством авиации "воздушный
мост" в Сталинград с доставкой по нему до пятисот тонн грузов ежедневно,
он послал ответную радиограмму Паулюсу, приказывая не оставлять Сталинград,
держать круговую оборону, сражаться до последнего солдата. Затем в штаб 6-й
полевой армии последовал приказ об операции под кодовым названием "Зимняя
гроза" - о готовящемся деблокировании, о прорыве к замкнутой группировке
Паулюса со стороны Котельникова и Тормосина группы армий "Дон"
генерал-фельдмаршала Манштейна, которому были теперь подчинены соединения,
развернутые к югу от среднего течения Дона до астраханских степей, то есть до
тридцати дивизий, в том числе шесть танковых и одна моторизованная, переброшенных
из Германии, Франции, Польши и с других участков фронта.
Это решение Гитлера удерживать Сталинград во что бы то ни
стало преследовало одновременно и стратегическую цель - обеспечить отход на
Ростов северокавказской группировки немцев, находившейся под угрозой охвата с
флангов.
Одиннадцатого декабря, еще раз обсуждая положение в районе
Сталинграда, Гитлер приказал Манштейну нанести деблокирующий удар.
На рассвете 12 декабря, создав трехкратный перевес на узком
участке вдоль железной дороги Тихорецк - Котельниково - Сталинград, командующий
ударной группой деблокирования генерал-полковник Гот двумя танковыми дивизиями
при массированной поддержке авиации нанес удар в стык двух армий
Сталинградского фронта. Танки устремились в прорыв, к 15 декабря вышли на берег
реки Аксай и, форсировав ее, за три дня беспрерывных атак продвинулись на сорок
пять километров в направлении к Сталинграду Нашей разведкой были перехвачены
незашифрованные радиограммы Гота в штаб Паулюса: "Держитесь. Освобождение
близко. Мы придем!" Положение на юго-западе крайне осложнилось.
Ослабленные прежними оборонительными и наступательными боями, наши войска
отходили, истекая кровью, с жестоким упорством цепляясь за каждую высоту На
главном направлении были введены все резервы, однако это не смогло существенно
изменить сложившегося положения: армейская группа генерал-полковника Гота,
усиленная подошедшей 17-й танковой дивизией, продолжала быстро продвигаться к
Сталинграду, к окруженной 6-й армии Паулюса, от часа к часу ожидавшей сигнала
на прорыв из кольца навстречу танковым дивизиям, деблокирующим ее.
В тот момент, когда свежесформированная армия Бессонова
начала выгружаться северо-западнее Сталинграда, уже поступили подробные
сообщения о начавшемся немецком контрнаступлении на Котельниковском направлении,
о кровопролитных боях на рубеже реки Аксай. Вместе с начальником штаба армии
генерал-майором Яценко Бессонова срочно вызвали на Военный совет фронта, где в
то время находился и представитель Ставки. После подробных докладов
командующего фронтом и командующих армиями с бесспорной очевидностью стало
ясно, что войска Сталинградского фронта, по которому наносился главный удар, не
имели достаточных сил противостоять натиску Манштейна, располагавшему на
участке прорыва большим численным перевесом.