– В следующий раз, пап, – промолвила она тихо. – Голова болит.
Головная боль относилась к категории женских штучек, и мистер Смитэм недовольно поджал губы.
– Тогда отдохни, – кивнул он, медленно удаляясь.
– Пап, ну где ты там? – позвал Катберт. – Боб Уайетт уже на поле. Покажи ему класс!
Разве можно устоять перед таким призывом? Повернувшись на каблуках, отец, словно постройнев и помолодев, бодрой походкой зашагал по пляжу с битой на плече.
Игра началась. Спортивное мастерство Артура Смитэма тоже было частью семейного предания, а обязательная игра в крикет во время летнего отдыха – традицией, освященной временем.
В глубине души Долли себя ненавидела – возможно, это ее последний отдых с семьей, – но не могла стряхнуть раздражение. С каждым днем пропасть между ней и ее родными расширялась. Она не переставала любить их, однако родители, а порой даже Катберт, выводили ее из себя. Долли всегда ощущала себя особенной, не такой, как все, с недавних же пор отношения между ней и родителями окончательно испортились.
Как-то за обедом отец завел разговор о том, чем она будет заниматься после окончания школы. В сентябре на велосипедной фабрике освободится вакансия секретарши, и после тридцати лет безупречной службы он надеется, что его влияния хватит, чтобы место получила Долли. Говоря про влияние, отец улыбался и подмигивал, словно делал дочери большое одолжение и теперь она должна испытывать к нему искреннюю благодарность, а Долли хотелось выть, словно героине фильма ужасов. Ничего страшнее и придумать нельзя! В голове не укладывалось, что Артур Смитэм, ее отец, за семнадцать лет так и не удосужился понять собственную дочь.
С пляжа донесся крик: «Шесть!» – и поверх журнала Долли бросила взгляд на отца, который закинул биту на плечо, словно ружье, и затрусил к импровизированной калитке. Рядом с ней Дженис Смитэм излучала искренний интерес, время от времени издавая негромкие возгласы: «Вот так удар!», перемежаемые вскриками: «Осторожно!», «Не так быстро!» и «Дыши, Катберт, помни о своей астме». Долли рассматривала ее аккуратный перманент, целомудренный крой купального костюма, отмечала ее манеру вести себя так, словно она боится лишний раз о себе напомнить.
Когда Долли поняла, что отец не шутил насчет места секретарши, она еще надеялась на заступничество Дженис. Пусть порой Долли воображала себя подменышем, но в глубине души знала, что это не так. Увидев мать и дочь рядом, никто бы не усомнился в их родстве. У Дженис и Дороти Смитэм были волосы шоколадно-коричневого цвета, высокие скулы и пышная грудь. И, как узнала Долли недавно, они с матерью были похожи не только внешне.
Однажды, роясь в гараже в поисках клюшки, Долли обнаружила на самой верхней полке зеленоватую коробку из-под обуви. Коробка показалась ей смутно знакомой; потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: мать сидит на краю кровати в спальне, на коленях та самая коробка, на лице странная задумчивость. Долли сразу поняла, что не стоит докучать матери в такую минуту, но впоследствии часто спрашивала себя, что означал этот мечтательный, растерянный вид, заставлявший Дженис выглядеть и старше, и моложе одновременно.
В тот день в гараже Долли подняла крышку коробки – и тайное стало явным. Коробку заполняли обрывки другой жизни: программки музыкальных вечеров, синие наградные ленты победительницы конкурса молодых непрофессиональных певцов, дипломы на имя Дженис Уильямс. Была даже газетная вырезка с портретом юной девушки: у нее была точеная фигурка и сияющие глаза, и она явно не собиралась по примеру одноклассниц прожить тусклую предсказуемую жизнь.
Однако вышло именно так. Долли пристально всматривалась в девушку на фотографии. Некогда ее мать обладала талантом – настоящим природным даром, делавшим ее особенной, не такой, как все. Однако за семнадцать лет Долли ни разу не слышала, чтобы мать пела. Что могло заставить замолчать женщину, некогда сказавшую: «Я люблю петь больше всего на свете. Когда я пою, мне кажется, я отрываюсь от земли и лечу. Моя мечта – однажды выступить перед королем».
Долли казалось, она знает ответ.
– Держи спину ровнее, Катберт, – донесся голос отца. – Не сутулься.
Артур Смитэм: бухгалтер по призванию, один из столпов велосипедной фабрики, поборник всего, что хорошо и прилично. Враг всего незаурядного и необычного.
Долли вздохнула, наблюдая, как отец изгибается, подавая Катберту мяч. Артуру Смитэму удалось подавить все, что делало особенной ее мать, но Долли не уступит.
– Мама, – промолвила она, опуская журнал.
– Что, дорогая? Хочешь сэндвич с креветочной пастой?
Долли набрала воздуху в легкие. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь решится сказать матери правду.
– Мама, я не хочу работать на велосипедной фабрике.
– Не хочешь?
– Да.
– Понятно.
– Каждый день делать одно и то же – это не по мне. Печатать бесконечные письма, где будет все про велосипеды, поставки, и ужасные «искренне ваш».
По лицу матери было трудно прочесть, о чем она думает.
– Ясно.
– Вот так.
– А чем ты хочешь заниматься?
Долли не знала ответа. Ничего определенного, просто она была уверена, что судьба приготовила для нее нечто особенное.
– Не знаю. Я просто… Велосипедная фабрика – не место для такой, как я.
– Но почему?
Долли не хотелось отвечать. Она была уверена, что мама не станет приставать с расспросами. Она пыталась найти правильные слова, чувствуя, как на смену надежде приходит разочарование.
– Пришло время взяться за ум, Дороти, – сказала мать мягко. – Ты почти взрослая.
– Да, но…
– Пора забыть детские фантазии. Он хотел сказать сам, сделать сюрприз, но, раз уж так вышло, я открою тебе тайну: отец уже договорился с миссис Левин о встрече.
– Что?
– Тебя ждут в первую неделю сентября. Нам повезло, что твой отец – человек со связями.
– Но я…
– Папе лучше знать. – Дженис потянулась, намереваясь похлопать дочь по ноге, потом передумала. – Вот увидишь.
За фальшивой улыбкой Дженис прятался страх, словно она понимала, что в каком-то смысле предает дочь, однако не желала об этом задумываться.
Долли вскипела. Ей захотелось встряхнуть мать, напомнить ей, что когда-то и она была особенной, не такой, как все. Пусть расскажет, почему она изменилась (хотя Долли и сознавала, что просить об этом жестоко). Ибо ее дочь напугана и больше всего на свете боится стать такой же, как мать.
– Осторожнее!
Крик, донесшийся с берега, отвлек внимание Долли и спас Дженис Смитэм от неприятного разговора.
У кромки воды, в купальнике прямо со страниц журнала «Вог», стояла она, девушка в серебристом платье, и, поджав губки, терла ушибленную руку. Вокруг, охая и причитая, сгрудились ее прекрасные спутники, и Долли наконец поняла, что случилось. Юноша примерно ее лет нагнулся и поднял с песка – Долли в ужасе зажала рот рукой – крикетный мяч.