Юноша, в которого Лорел была влюблена, а теперь не помнила его имени, подарил ей эту книгу, и она читала и перечитывала ее много раз, испытывая гнев и отчаяние. А потом незнакомец вышел из-за угла дома, и все в ее жизни изменилось. Одна мысль о том, чтобы снова погрузиться в сюжетные перипетии старой драмы, причиняла Лорел физическую боль.
И теперь у нее на лбу выступил пот, а пульс участился. Они лежали там же, в целости и сохранности, края вырезок торчали между страниц. Две статьи: путаная заметка местного корреспондента и некролог в «Таймс», тайком выдранный из газеты, которую отец ее подруги привез из Лондона.
– Смотри, Лорел, – сказал он однажды, когда Лорел зашла навестить Ширли. – Статья про того несчастного, который умер рядом с вашим домом.
Из многословной статьи следовало, что незнакомец был человеком незаурядным. Задолго до того, как появиться на пороге их фермы, он познал уважение и славу. Детей он не оставил, но когда-то давным-давно был женат.
Света маленькой тусклой лампочки не хватало, чтобы разбирать строчки, поэтому Лорел захлопнула чемодан и, прихватив книжку, спустилась вниз.
Спать ей предстояло в их детской спальне (еще одно преимущество в сложной иерархии старшинства), и постель уже застелили свежим бельем. Кто-то – наверняка Роуз, больше некому – поднял наверх ее сумку, но Лорел не стала распаковывать вещи, а открыла окно и уселась на подоконнике.
Вытащив из книги некролог, она всмотрелась в газетные строчки. Знакомое имя ждало ее в третьей снизу строке.
Вивьен.
Лорел вернулась назад и прочла предложение с начала: «В тысяча девятьсот тридцать восьмом году Генри Дженкинс женился на мисс Вивьен Лонгмейер, родившейся в Квинсленде, Австралия, но воспитанной дядей в Оксфордшире». Ниже значилось: «Вивьен Дженкинс погибла в Ноттинг-хилле, в тысяча девятьсот сорок первом году во время авианалета».
Лорел глубоко затянулась, пальцы дрожали.
Возможно, существовали две Вивьен, обе австралийки. Возможно, подруга ее матери времен войны не имеет отношения к той Вивьен, муж которой умер на пороге «Зеленого лога». Верилось с трудом.
Выходит, мама знала Вивьен Дженкинс, а значит, и Генри Дженкинса.
«Привет, Дороти. Давненько не виделись», – промолвил он, и в глазах матери вспыхнул ужас.
Дверь открылась, вошла Роуз.
– Как ты? – спросила сестра, поморщившись от запаха табака.
– Это в лечебных целях. Только родителям не говори. Терпеть не могу оправдываться.
– Не бойся, я не подведу. – Роуз подошла ближе и протянула Лорел маленькую книжку. – Смотри, какая потрепанная.
«Потрепанная» было мягко сказано. Лицевая обложка держалась на честном слове, зеленая ткань под ней почернела и пахла горелым. Лорел аккуратно перевернула страницу. На титульном листе было написано черным: «Дороти. Истинный друг – свет в ночи. Вивьен».
– Наверное, эта книжка была для нее важна, – заметила Роуз. – Она не стояла на полке вместе с остальными, а лежала в чемодане. Мама хранила ее там все эти годы.
– Ты заглядывала в ее чемодан?
У мамы были очень строгие понятия относительно неприкосновенности личной жизни.
Роуз вспыхнула.
– Нечего так на меня смотреть, Лол! Я не взламывала замок пилкой для ногтей. Она попросила меня принести книжку месяца два назад, прямо перед тем, как ее забрали в больницу.
– Она дала тебе ключ?
– Неохотно. Только после того, как я застукала ее на лестнице. Собиралась сама влезть на чердак.
– Не может быть!
– И тем не менее.
– Мама неисправима.
– Ты такая же, Лол.
Роуз не имела в виду ничего плохого, но Лорел вздрогнула. Она вспомнила вечер, когда сказала родителям, что покидает родной дом. Их огорчило, что она втайне от всех ездила на прослушивание, они считали, что ей рано начинать самостоятельную жизнь, волновались, что Лорел не получит аттестат. Тогда за кухонным столом родители по очереди выдвигали возражения; Лорел слушала со скучающим видом, а когда они закончили, с пылом обиженного подростка выпалила:
– А я все равно уеду! Что бы вы ни говорили, я своего решения не изменю. Я этого хочу!
– Ты слишком молода, чтобы понимать, чего ты хочешь, – возразила мама. – Люди меняются, взрослеют, принимают более взвешенные решения. Я тебя знаю, Лорел…
– Нет, не знаешь!
– Я знаю твое упрямство. Знаю, что ты считаешь себя особенной, что тебя одолевают мечты. Ты так похожа на меня…
– Ничего подобного! Я ни капельки на тебя не похожа! – Слова Лорел больно ранили и без того расстроенную Дороти. – Я никогда не делала того, что сделала ты.
– Довольно! – Стивен Николсон обнял жену за плечи, давая понять дочери, что ей пора наверх, но разговор не окончен.
Ночью Лорел беспокойно металась в постели. Она понятия не имела, где сестры, наверное, их специально держат от нее подальше. Лорел впервые открыто выступила против родительской воли, она гордилась собой и одновременно себя стыдилась. Возникло чувство, что прежней жизни уже не вернуть.
Неожиданно дверь отворилась, и в спальню кто-то вошел. Постель прогнулась под весом тела, и Лорел услышала мамин голос. Мама плакала. Лорел захотелось упасть ей на грудь и никуда не уезжать.
– Мне очень жалко, что мы поссорились, – сказала Дороти, и луч лунного света из окна упал на ее лицо. – Как мы дошли до такого! Могла ли я представить, что когда-нибудь буду ругаться с собственной дочерью! В юности я думала, что не похожа на родителей. Я любила их, но мне казалось, они меня не понимают. Считала, что я лучше их знаю, как мне жить, и не прислушивалась к советам.
Лорел улыбнулась, не догадываясь, куда клонит мама, но, по крайней мере, внутри у нее уже не бушевала огненная лава.
– Мы с тобой очень похожи, – продолжила Дороти. – Я боюсь, что ты повторишь мои ошибки.
– Никакой ошибки! – Лорел села на кровати. – Неужели ты не понимаешь? Я хочу стать актрисой, и для этого нет лучшего места, чем Лондонская драматическая школа!
– Лорел…
– Вообрази, что тебе семнадцать, мам, и впереди у тебя целая жизнь. Неужели тебе не захотелось бы все бросить и укатить в Лондон?
Вопрос был явно не по адресу – Дороти никогда не выказывала ни малейшего желания съездить в Лондон.
В комнате стало тихо, черный дрозд за окном звал подругу.
– Нет, – промолвила Дороти мягко и печально, гладя дочь по волосам. – Нет, никогда.
Только сейчас Лорел пришло в голову, что в ту далекую ночь она была так поглощена собственной драмой, что не спросила маму, какой она была в семнадцать лет, чего хотела, от каких ошибок предостерегала дочь.
Лорел взяла книжку, которую принесла Роуз, и нетвердым голосом промолвила: