— Растолмачь капитану, что работа — не волк, в лес не убежит! А товарищ с товарищем, может статься, и не свидятся боле… И пущай не дуется, как тесто на опаре: до ночи все шкуры его на берегу будут. Орава-то у нас вишь какая: за одну ходку управимся. Верно я говорю, братцы? — окинул он взором окружающих его людей.
— Верно, атаман! — откликнулись те послушливым эхом.
— Ну пойдем, пойдем, дружок, — атаман приобнял за плечи все еще упиравшегося сэра Генри. — Будя ломаться, аки девка непорченая… Щас по чарке-другой примем, и душа с телом в лад войдут…
Барбер, уступая то ли хлебосольному атаману, то ли собственной головной боли, махнул рукой команде: «Гуляйте, мол, пока…»
«Морские волки» тут же разбрелись по лагерю и, зазываемые его обитателями, расселись вокруг костров. Появились бадьи с пивом, куски вяленой оленины. По кругу пошли ковши с пенным питьем, трубки, набитые отменным вирджинским табаком, началось обычное при таких встречах знакомство и братание.
Абросим очутился у костра рядом с немолодым уже светлобородым мужичком и Жаком. Смит, перекинувшись с лекарем парой фраз, ушел в атаманский барак, должно быть, толмачить. Вышло так, что к их огоньку больше никто не подсел.
Мужик, чувствовавший себя хозяином, пытался что-то объяснить Абросиму знаками, принимая его по одежде за чужеземца. Плотников, впервые за много дней, не смог сдержать улыбку:
— Да русский я, батя, православный.
— Ишь ты… — округлил глаза мужик. — А ну, побожись!
— Вот те крест, — погасив улыбку, Абросим перекрестился и, достав нагрудный крест, поцеловал его.
Мужик, и без того ошарашенно взиравший на Плотникова, перевел глаза на его позеленевший от пота медный крест ручной работы и вдруг переменился в лице:
— Откель у тебя это, паря?
— Что? — не понял Абросим.
— Крест энтот…
— Так мой… От родителев достался… А что такое?
— Да так, померещилось, — отвел глаза бородач. — Ну, попей пивка-то…
Абросим отхлебнул густого, пахнущего лесом питья и протянул ковш Жаку, который, не в силах понять разговор, беспокойно зыркал единственным глазом.
— А звать-то тебя как, мил человек? — выждав какое-то время, спросил мужик.
— Абросимом кличут… А его, — кивнул работный на лекаря, — Жаком.
— Ишь ты, Жабом, что ли? Ну и имечко… — усмехнулся в бороду сотрапезник. — А меня Иваном…
Ковш еще раз прошелся по кругу. Разговор что-то не клеился, хотя и мужику, и Плотникову хотелось о многом расспросить друг друга.
— А послушай, Абросим, какого лешего тебя к чужакам занесло? Али жабы энти инородные тебе православных милее? — взбодренный хмельным угощением, бородач вновь, но уже вполголоса обратился к работному, в то же время косясь на француза, — не обидеть бы гостя непотребным словом.
— Не боись, Иван. Он по-нашему — ни бельмеса, — успокоил мужика Плотников, но на вопрос не ответил, не зная, можно ли довериться незнакомцу.
Мужик подбодрил работного:
— Э, да ты сам боисся! Не робей, паря, ежели у тебя чё за душой имеется, так мы тута все не ангелы… Гулящие мы, вольные люди. А за старшого промеж нас батька Крест. Мабудь, слыхал про такого?
Плотников отрицательно покачал головой.
— Живем, вишь, жизней лесной, — продолжал Иван. — Промышляем, чем бог пошлет, — он выразительно похлопал ладонью по рукояти казацкого кинжала, торчащего из-за кушака. — А ты никак в бегах?..
— Компанейский я… Российско-Американской торговой компании служитель.
— Цыц ты, тише… — Иван опасливо посмотрел по сторонам. — Глянулся ты мне, паря… А то бы упреждать не стал! Никому больше не говори такого. Энта твоя компания атаману нашему как камень для косы. Он при одном слове о ней лютей лютого делается… Да и капитану твоему, сдается мне, она такоже не по нутру! Не возьму в толк, чаво угораздило тебя в сотоварищи к нему затесаться…
— Не сам иду — нужда ведет… — вырвалось наконец у Абросима. И, уже более не таясь, он стал торопливо рассказывать новому знакомому все, что приключилось с ним.
…Костер почти погас, а низка из корья, в которой было принесено пиво, опустела, когда Абросим закончил нерадостный рассказ.
Храпел, притулясь сгорбленной спиной к березовой колоде, Жак, и мухи ползали по его морщинистому лицу безбоязненно, словно по челу покойника.
От соседних костров доносились возгласы подгулявших моряков и соратников Креста. Где-то пробовали петь. Абросим узнал песню «Матушка, матушка, дай воды напиться…» — ее любила петь Настя… Как давно это было. Будто и не с ним…
Иван, выслушав исповедь Плотникова, надолго замолк, скреб затылок растопыренными пальцами. А когда заговорил, то вовсе не о том, о чем ожидал промышленный.
— Дозволь-ка, паря, на твой крест еще один разок глянуть.
Абросим пожал плечами: изволь, коли охота. Иван осторожно принял крест в широкую мозолистую ладонь.
«Вот те на, — про себя отметил Плотников, — разбойник разбойником, а руки, как у пахаря…»
— Тебя часом не Плотниковым прозывают? — вдруг пытливо уставился на Абросима Иван. В лице его что-то изменилось, задрожало, будто балалаечная струна.
— Плотниковы мы… — настал черед удивляться Абросиму.
— Не графьев ли Толстых тягловые землепашцы?..
— Их самых… Из села Ильинского Кологривского уезда Костромской губернии проистекаем. А тебе откуда Плотниковы-то известны?
Но Иван словно и не слышал его:
— А матушку твою случаем не Агафьей зовут?
— Звали Агафьей Митрофановной…
— Звали?!
— Померла… Почитай, годков семнадцать назад. Я еще совсем несмышленышем был…
— Померла… — голос Ивана осекся, и он снова замолчал. Только теперь по-иному. Тяжко.
— А ты сам не из наших ли мест? Не ильинский? — загорелся Плотников. — Может, про тятьку моего что знаешь? Бабка Ефросинья сказывала, он в бега подался, когда мать на сносях была… Так с тех пор и не объявлялся…
— Знаю, Абросим. Как не знать-от…
— Так он живой?
— Жив покуда…
— И где ж обретается теперь?
— Да тут недалече.
— И мне что, повидать его можно?
— Ишь ты, проворный какой, будто лопата… Считай — уже повидал.
— ?!
— Крестик-то энтот моими руками сработан, сынок…
4
Откуда взялись Плотниковы в Ильинском, никто не ведал.
То ли объявились они в то лихоимное время, когда родовое имение Толстых, полученное графом Петром Андреевичем за служилые заслуги от самого государя Петра Великого, было отнято у его потомков и переходило из рук в руки всякого рода временщиков. То ли когда императрица Елизавета Петровна высочайшей милостью вернула из ссылки настоящих хозяев, вместе с титулом возвратив им ключи от Ильинского со всем скотом и крепостными душами в придачу. То ли занесла вместе с приданым плотниковское семя на кологривские земли из Рязани новая хозяйка — Анна Федоровна (урожденная Майкова), жена одного из многочисленных правнуков родоначальника Толстых.