Физиогномика и выражение чувств - читать онлайн книгу. Автор: Паоло Мантегацца cтр.№ 63

Молодой человек достигает уже полного равновесия между силою и богатством выражения. Его мимика уже представляет нам самые красивые и самые полные выражения, соответствующие его сильным душевным волнениям и повышенной восприимчивости, и в то же время энергетически обуздываемые волею.

Биолог и художник должны ревностно собирать материалы для мимических картин из этого именно возраста, так как мимика выступает здесь в полной своей силе и в то же время очень богата формами и красками.

Мало-помалу преобладающее развитие передних долей головного мозга берет верх и обуздывает рефлекторные движения; разум и воля укрепляются за счет чувствительности. У взрослого человека выражения становятся слабее, упрощеннее и беднее оттенками, и в старости, наконец, мы снова делаемся похожими на малых детей. Старики легче плачут и смеются, чем люди в молодом и зрелом возрасте; мышечная сила у них уменьшена, и ослабление умирающей деятельности головного мозга сопровождается неверностью мышечных сокращений, которые ограничиваются весьма тесной мимической территорией.

Мне кажется, что в выражении стариков я подметил одну детскую черту, на которую мало или вовсе не обращалось внимания. Это именно настойчивое повторение какого-нибудь одного жеста, или одного и того же мимического движения. Таким повторением они стараются, по-видимому, пополнить недостаток интенсивности выражения. В то время как молодой человек или взрослый мужчина выражают одно и то же волнение целым рядом различных мимических движений, имеющих сходство с вариациями на известную музыкальную тему, – старик бьет и забивает все один и тот же гвоздь. Риторическую фигуру повторения я всегда считал слабее других, и вот при исследовании мимики мне удалось найти новое подтверждение этого взгляда.

Я охотно резюмировал бы сравнительную физиологию мимики различных возрастов в такой общей формуле: у ребенка мимика сильна и бедна оттенками, потом становится сильнее и богаче частностями; уже у молодого человека она отличается силою, богатством содержания и в особенности экспансивностью; у возмужалого мимика лучше уравновешена, скорее богата подробностями, чем силою выражения и постепенно становится все менее и менее экспансивною; наконец, у старика она слаба, неопределенна и очень концентрична.

При такой слишком широкой формулировке конечно неизбежно стушевывается множество тонких оттенков, так что до настоящей истины можно дойти не иначе, как по возможности сузив круг наблюдаемых явлений; но интеллигентный читатель сумеет сам отнести к синтезу то, что принадлежит ему, и на основании собственных наблюдений исправит излишнюю, быть может, схематичность моего очерка. Естественно, что всякое душевное волнение претерпевает различные видоизменения под влиянием возраста, и что мимика достигает своего совершенства и наибольшего разнообразия в том периоде жизни, когда душевные волнения отличаются наибольшей силой и устойчивостью.

Поэтому, в юношеском возрасте мы встречаем самые эстетические и самые возвышенные выражения любви, между тем как в возмужалом возрасте, когда мысль и слово достигают высшей степени своего развития, работа мысли сопровождается жестами самыми богатыми и самыми разнообразными. Никакому художнику не придет в голову изучать на стариках живую мимику мышечной игры или у ребенка – выражение спокойной меланхолии воспоминаний о прошлом.

Мимика женщины очень сильна, бедна оттенками для интеллектуальных выражений, но богата ими для выражений трогательных и скорбных, и причины этого факта мы достаточно выяснили в своей «Физиологии страдания» [85] .

Мимику женщины можно охарактеризовать в нескольких словах, сказав именно, что она похожа на мимику ребенка.

Другие же второстепенные особенности ее зависят от слабости мускулатуры женщины и от преобладающей потребности последней – нравиться и пленять собою. Сильные движения ее утомляют и отчасти лишают ее грации; ведь гримасы безобразят лицо и подготавливают на нем преждевременные морщины; а из всего этого следует, что лицо женщины редко будет представлять энергичную мимику, и что она будет стараться делать по возможности меньше гримас.

Каждый пол совершенствует в себе известные группы присущих ему выражений; так, мужчина лучше всего усваивает себе мимику настойчивости, повелевания, энергии, а женщина доводит до высшего совершенства непобедимую грацию улыбки и убийственную гибкость стана. Сравните слезы маленькой девочки, плачущей оттого, что ее не берут в театр, и слезы женщины, желающей восторжествовать над малочувствительным или неблагодарным, неверным или слишком скупым любовником. Ведь обе они плачут и притом вследствие аналогичного повода, но какая разница в способах и средствах выражения! Какое однообразие с одной стороны, и какое богатство с другой! Опыт, развитие ума, воспитание уже открыли женщине всю важность подразделения мимической работы; и вот, когда девочка только и знает, что орет во все горло, ворочает глазами, искривляет рот, нос и вообще все лицо, обезображивая его до последней возможности, – красивая дама ласкает вас улыбкою, полною слез; каждая улыбка ее сулит вам блаженство, каждая слеза является побуждением к жалости, каждое содрогание ее мышц, каждая ласка ее пальцев, каждый изгиб ее стана, – словом, все эти волшебные чары, которые раскрываются перед вами с каждым ее движением, постепенно вас опутывают тонкой сетью, и вот вы падаете к ее ногам, побежденный и скованный: вы сделались ее пленником и рабом. Сколько предательства в этих взрывах смеха, плавающих, утопающих и вновь всплывающих в целом море слез! Какое сладострастие скрывается за кажущейся стыдливостью, с которой она спешит привести в порядок то, что расстроилось под влиянием огорчения! Сколько стрел выбрасывает каждая точка ее кожи, каждое движение ее глаз! Какой могучий гений мимики исходит из этого маленького, гибкого и грациозного создания, чтобы размягчить и парализовать грубое тело бородатого мужчины, который осмеливается провозглашать себя богом вселенной и который в этот момент оказывается невольником женской мимики!

В сотнях книг уже повторялось то, что нервные люди имеют мимику очень выразительную, а лимфатики – вялую. Таким образом составились своего рода жанровые картинки, представляющие лишь карикатуру истины. Но, по-видимому, иначе и быть не может, так как в этом случае истина слишком сложна, чтобы ее можно было втиснуть в рамки наших определений. Впрочем, в моих «Элементах гигиены» и в других более популярных работах я уже не раз высказывал относительно темпераментов ту мысль, что хотя они и существуют в природе, но таким жалким рыболовам, как мы, не попадаются в сети.

Не подлежит сомнению, что высокой степени чувствительности (составляющей наиболее выдающуюся особенность людей нервных) почти всегда соответствует и высокая степень возбудимости; но это ни что иное, как малая часть всех особенностей индивидуальной конституции. Если взять сотню людей нервных, или столько же лимфатиков, то, наверное, между ними можно будет найти массу различий.