Мужчина и женщина. Тело, мода, культура. СССР - оттепель - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Лебина cтр.№ 30

Учитывая, что товарищеские суды, особенно создаваемые по месту жительства, чаще всего состояли из женщин пенсионного возраста, проблемы адюльтера рассматривались ими всегда с позиции осуждения мужчин. И все же население, и в первую очередь его сильная половина, в целом положительно относилось к идее упрощения развода, возможным инструментом которого многим виделся товарищеский суд. По данным опроса 1961–1962 годов, 11 % мужчин и 7,7 % женщин считали логичным передать этой общественной структуре право расторжения брака (Грушин 2001: 304). Респонденты писали: «Разрешение этих вопросов [расторжения браков] должно быть передано на суд общественности, ибо коллектив лучше знает людей, нежели народный суд, который часто вынужден верить бумаге, а не людям… широкое общественное мнение, обсуждение того или иного случая развода… на собрании может оказать большое воздействие на молодежь» (там же: 286–287).

Товарищеские суды реализовывали один из механизмов коллективного контроля над нравственностью – практику увещевания. Российский исследователь О.В. Хархордин считает, что эта практика способствовала формированию особых свойств советского человека, который узнавал «о себе и своей личности через публичное обсуждение его персональных качеств» (Хархордин 2001: 73).

Советское законодательство в области расторжения брака принципиально изменилось уже после снятия Н.С. Хрущева со всех государственных и партийных постов. Последние «бракоразводные» объявления «Вечерний Ленинград» напечатал 17 декабря 1965 года. За неделю до этого Указ Президиума Верховного Совета СССР от 10 декабря отменил необходимость публикации извещений о разводе в местной прессе. Новый Кодекс о браке и семье, принятый в 1969 году, упростил процедуру расторжения брака. При отсутствии несовершеннолетних детей и обоюдном согласии заинтересованных сторон брак стал расторгаться в загсах. Сталинская модель строго регламентированного порядка развода уступила место не слишком четкой, но явно более демократичной.

Разразившаяся в 1960-х годах сексуальная революция, привнесенная в европейскую культуру из США, и бурное развитие научно-технического прогресса, в частности химической индустрии, не могли не породить нового отношения к проблеме красоты. Эстетические идеалы телесности мужчин и женщин менялись: на смену красоте естественной, природной приходила красота искусственная, создаваемая с помощью косметики, парикмахерского искусства, пластической медицины. Советский Союз, приподнявший в годы хрущевских реформ железный занавес, который отделял его от остального мира, тоже испытал на себе влияние этих тенденций. Под их влиянием трансформировались каноны мужественности и женственности и даже в какой-то мере гендерный порядок.

В первые годы существования советского государства большевистский дискурс в сфере телесности сводился к формуле «Чистота – лучшая красота» и носил выраженный антибуржуазный характер. Система дисциплинирующих практик, направленных на формирование удобных для управленческих манипуляций «тел-текстов», не являлась принципиальным новшеством большевизма. По мнению М. Фуко, уже в XVIII веке можно констатировать наличие в Европе явления, называемого «медицинской полицией», состоящей из различных способов регуляции телесности в таких учреждениях, как тюрьмы, фабрики, клиники (подробнее см.: Фуко 1998). Так зарождалась социальная медицина и ее важнейшая часть – гигиенистика.

Большевики, намереваясь преобразовывать общество, считали необходимым ликвидировать не только политическую и техническую неграмотность, но и неграмотность гигиеническую. Наиболее эффективным способом внедрения культуры чистоты казалась пропаганда гигиены, или санитарное просвещение. Оно началось уже в период гражданской войны, но особый размах получило в 1920-е годы в контексте борьбы за новый быт. Стилистика просветительной работы была очень резкой и откровенной. Власть не стеснялась дискуссии о чистоте. На смену знаменитым «Окнам РОСТА», многие из которых создал В.В. Маяковский, пришли агитационные плакаты. В годы нэпа их развешивали в столовых, гостиницах, общежитиях, комсомольских и рабочих клубах. Там же часто устраивались выставки и лекции, посвященные вопросам гигиены. Плакаты, как правило, сопровождались бойкими стихами, большинство которых посвящалось чистоте тела. При этом призывы ходить в баню встречались в агитационных материалах не так часто. Люди и без этого страдали от отсутствия в городах достаточного количества помывочных учреждений. Более того, в популярной литературе 1920-х годов можно было даже увидеть статьи «Как быть чистым без бани». Профессор Кашкадамов на страницах журнала «Гигиена и здоровье рабочей семьи» за 1923 год предлагал делать это при помощи как можно более частой смены белья (см.: Гурова 2004: 30). Больше внимания в санитарно-просветительной работе уделялось чистке зубов. Этот гигиенический навык был очень слабо развит у горожан в 1920-е годы. На Урале, например, чистили зубы всего 13 % рабочих, и то периодически. В общей борьбе за новый быт и чистоту большевики задействовали рекламу. Популярная ленинградская газета в 1927 году пропагандировала, например, зубную пасту «Адон»:

По всей стране вопит молодежь,

Зубную пасту «Адон» даешь! (Красная газета 1927)

Плакатов, агитирующих за содержание в чистоте полости рта, явно не хватало, и практики санитарного просвещения советовали использовать в этом случае политический плакат, например посвященный Коммунистическому интернационалу молодежи. Сделать это надо было следующим образом: «Вместо красного флага в руки негру дана больших размеров зубная щетка, выстриженная из бумаги и подрисованная. Наверху на месте красного флага наклеен рисунок: стакан с зубным порошком и зубная щетка. Вместо надписи „КИМ“ вмонтирован лозунг „Мы утром и вечером чистим зубы“» (цит. по: Шерстнева, Поддубный 2001: 71).

Ликвидации гигиенической неграмотности помогали и разного рода брошюры, в легкой, но вполне назидательной форме рассказывающие о том, как организовать здоровый быт. В них нередко содержались и антирелигиозные выпады, намеки на распространение заразы через «чудотворные иконы», обряды причащения и крещения. На рубеже 1920–1930-х годов, когда в города хлынул поток бывших деревенских жителей, санитарное просвещение обрело особую актуальность. В 1928 году Наркомздрав РСФСР провел «Всероссийскую неделю за здоровую смену». В ходе этой шумной кампании были проверены на предмет гигиенического состояния школы, детские дома и молодежные общежития. В 1928–1929 годах по всей стране прошли так называемые «бытовые конференции». Они показали, что правила личной гигиены еще не стали нормой для «новых» горожан. В Москве, например, в пролетарской среде по вечерам не умывались 30 % девушек и 50 % юношей. Борьбу с грязью власть по-прежнему предпочитала вести в первую очередь путем просвещения. Для того чтобы люди чистили зубы, в Ленинграде в 1928 году на ряде заводов проводились показательные парады зубных щеток. Особые гигиенические проблемы возникли в 1930-х годах на новостройках. Бригадир женской бригады Горьковского автомобильного завода О. Пряничникова вспоминала: «Бригада пополнилась… новичками. <…> Учили их не только работать, но и чистить зубы, как умываться, как причесываться (Горьковский автомобильный 1981: 23).