Мужчина и женщина. Тело, мода, культура. СССР - оттепель - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Лебина cтр.№ 19

Но уже в середине 1960-х годов поколение советских людей, чей активный брачный возраст – от 20 до 30 лет – совпал в хрущевскими реформами, воспринимало обручальные кольца почти как данность, не приписывая им религиозных свойств, но все же на подсознательном уровне ощущая в них некую скрытую магию. А.Г. Битов посвятил обручальному кольцу своей возлюбленной Фаины целую историю в романе «Пушкинский дом», полагая, что «как символ она чрезвычайно характерна» (Битов 1996: 136). «История эта, – пишет автор, – действительно о кольце, о самом обыкновенном (курсив мой. – Н.Л.) обручальном кольце, о круглом дутом колечке» (там же: 139).

Не менее обязательным при заключении брака стали и особые наряды жениха и невесты. Их либо шили, либо покупали в специализированных салонах. Девушки, как правило, одевались в белые платья. Сегодня можно увидеть костюмы новобрачных того времени в нескольких художественных фильмах 1960-х годов. В белом платье с цветами в волосах предстает невеста физика Дмитрия Гусева Леля в фильме М.И. Ромма «Девять дней одного года». В комедии «Я шагаю по Москве» у юной новобрачной Светы довольно пышный наряд с фатой, а униформой жениха стал черный костюм с белой рубашкой и галстуком, вещь нарочито парадная. Покупка этого костюма – одна из важных сцен в фильме. Выбрав товар, герои острят по поводу того, как употребить костюм в обыденной жизни: «На работу ходить… и в театр прилично. И в гроб можно» (Кожевников 2001: 473). Бывали, конечно, ситуации, когда люди, решившие вступить в брак, противились соблюдению новой обрядности, считая, что белое платье для новобрачной – вещь не только непрактичная, но выспренно официозная. Е.Б. Рейн так описывал свадебный наряд своей первой жены: «Тесно облегающая абрикосовая кофточка из нежнейшего джерси на мелких пуговках и суперширокая стеганая юбка цвета темного кагора… парижский туалет» (Рейн 1997: 277).

Публичность брачной церемонии в городских условиях привела к тому, что на рубеже 1950–1960-х годов возникла новая практика проведения свадебного застолья в пока еще не многочисленных кафе и ресторанах. Писательница В.Ф. Панова, по-женски наблюдательная и чуткая к деталям, в одном из своих поздних произведений «Конспект романа» (1965) так описала модель формирования брачно-семейного союза, ставшую нормой к середине 1960-х годов: «Подали заявление в загс, накупили разных вещей в магазине для новобрачных, зарегистрировались во Дворце Бракосочетаний, справили свадьбу в ресторане…» (Панова 1983: 556). Новая традиция оказалась дорогой, и поэтому большинство горожан при организации свадеб в ресторанах договаривались о возможности принести спиртное, купленное в магазинах. К сожалению, подтвердить эту практику документально пока не представилось возможности, но на уровне бытовой памяти советских граждан она отчетливо зафиксирована. Конечно, как и в ситуации с обязательным, поощряемым властью дресс-кодом жениха и невесты, у людей, несклонных к слепому следованию предписаниям, будь то религиозно-этические обряды или новые модные ритуалы, процедура ресторанного свадебного пира вызывала иронию и раздражение. М.И. Ромм в «Девяти днях одного года» неслучайно вложил в уста свободолюбивой Лели реплику: «Нет ничего более глупого, чем сидеть невестой на собственной свадьбе» и затем шутку: «Товарищи, мы вас разыграли. Мы вовсе не женимся. А стоимость ужина будет удержана из зарплаты» (Годы и фильмы 1980: 299). Ленинградский поэт-шестидесятник Д.В. Бобышев свою регистрацию во Дворце бракосочетаний и всю последующую свадебную процедуру называл испытанием «пышной пошлостью» (Бобышев 2003: 258).

Тем не менее власти всячески стремились укрепить в сознании советских людей, и в особенности горожан, необходимость торжественной и пышной регистрации брака с обязательным дресс-кодом и богатым застольем. Образец такой свадьбы продемонстрировала в ноябре 1963 года первая «космическая пара» – космонавты В.В. Терешкова и А.Г. Николаев. Регистрация брачного союза прошла в московском Дворце бракосочетания, располагавшемся на улице Грибоедова, в бывшем особняке, построенном в 1909 году архитектором С.В. Вознесенским. Невеста была в пышном белом платье и фате, с букетом белоснежных хризантем, жених – в черном костюме. В ходе регистрации, сопровождавшейся подписанием брачных свидетельств, обменом кольцами, ритуальными поцелуями, молодых поздравили председатель Моссовета, представители ЦК ВЛКСМ и Министерства обороны, родственники, друзья. Затем свадебный кортеж, состоявший из самых роскошных автомобилей того времени – двух «Чаек» и нескольких черных «Волг», – отправился на праздничный ужин во Дворец приемов правительства.

Свадьба В.В. Терешковой и А.Г. Николаева являлась публичной презентацией новой советской обрядности, задуманной как антипод религиозным традициям. Этот обряд становился социально значимым актом, свидетельствовавшим, как казалось, о росте атеистических настроений. Действительно, в городской среде факты проявления обыденной религиозности фиксировались все реже и реже. По данным 1959 года, в Ленинграде венчались примерно 3 % всех молодоженов, а в 1966 году – уже менее 0,1 % (Ленинград в восьмой пятилетке 1979: 249).

Изменения в процедуре заключения браков, произошедшие в период хрущевских реформ, подытожил новый брачно-семейный Кодекс 1969 года. В статье 14 документа указывалось: «Заключение брака производится торжественно. Органы записи актов гражданского состояния обеспечивают торжественную обстановку регистрации брака при согласии на это лиц, вступающих в брак» (Кодекс о браке и семье РСФСР 1969: ст. 1089).

С начала 1960-х годов новобрачным стали предоставлять кратковременный отпуск без сохранения содержания на проведение свадьбы, удлинился «испытательный срок», отделявший дату подачи заявления от даты регистрации. Теперь он составлял один месяц. Правда, предполагалось как сокращение, так и увеличение времени взаимной проверки новобрачными своих чувств «при наличии уважительных причин». В определенной степени это напоминало религиозный обряд оглашения и способствовало расширению гласности ритуала бракосочетания. Внешне в новой советской брачной символике значительно ярче, чем ранее, были очерчены особые гендерные роли мужчины и женщины, что нашло выражение прежде всего в четко определенном дресс-коде. Позднее появились попытки перенесения в городские условия ХХ века ряда традиционных брачных забав типа откусывания от хлеба, вставания на ковер и т.д., в которых новобрачные должны были демонстрировать мужские и женские качества. Но детали брачной церемонии существовали только в культурно-бытовом пространстве. В систему нормативных предписаний Кодекс 1969 года ввел лишь торжественность регистрации образования новой семьи, что на самом деле в ситуации юридической неправомочности церковного брака заметно сужало степень личной свободы. Белое платье и фата невесты, строгий черный костюм жениха и кольца, пышное застолье, то есть возрожденная властными усилиями символика обрядов бракосочетания в СССР на самом деле не могла скрыть их «советскости», подчиненности господствующей в стране идеологии.

Представления о «материнстве» и «отцовстве» связаны не только с функцией деторождения, но и с особенностями репродуктивного поведения, принципы которого во многом формируются с помощью дисциплинирующих инициатив власти. После событий осени 1917 года большевики сделали немало для охраны здоровья женщины-матери. Государственная забота в данном случае выразилась во введении оплачиваемого отпуска, предоставляемого до и после родов, в создании специальной государственной структуры – Отдела охраны материнства и детства при Народном комиссариате социального обеспечения, в организации сети родильных домов и детских учреждений и во многом другом (подробнее см.: Дробижев 1967; Градскова 2007).