Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Оболенский cтр.№ 44

* * *

ИЗ ДНЕВНИКА БАБО ДАДИАНИ:

«В 1941 году была основана Академия наук Грузии, и академик Симон Джанашия помог мне устроиться делопроизводителем в президиуме. Это была очень интересная работа.

Жизнь немного наладилась. Но началась война.

Георгия призвали в армию. Как «сына врага народа», его отправили в рабочий батальон в Баку, где вместе с ним было много других детей репрессированных.

Они работали в чудовищных условиях: по 18 часов в день строили аэродром, часто – совершенно голодными. После окончания строительства в составе штрафного батальона их отправили на фронт.

Состав ехал через Тбилиси. Во время короткой остановки Георгий сумел забежать домой и рассказать, что болен: у него была температура под 40 градусов и острая дизентерия.

Я побежала на вокзал, где стоял эшелон, и обратилась к командиру с мольбой оставить сына в госпитале. К счастью, председателем комиссии был один симпатичный врач, уже в летах, седой, который оказался хорошим человеком.

Много лет спустя, в соборе Сиони я увидела седого мужчину, стоящего у икон. Я подошла к нему и спросила, не он ли работал во время войны в госпитале. Оказалось, это был он, профессор Андриадзе – спаситель моего Георгия».

* * *

Папу расстреляли в тюрьме в одном из районов Тбилиси – то ли в Ортачалах, то ли в Сабуртало. Когда нам потом предлагали там квартиру, я отказалась. Не могла бы жить в таком месте.

Один знакомый рассказывал, как работал в конце тридцатых годов пастухом. Свое стадо он гонял как раз в район Ортачала. И однажды услышал шум приближающихся автомобилей.

Он успел спрятаться. И стал очевидцем, как из грузовых машин согнали арестованных, выстроили в шеренгу, заставили выкопать себе могилу и тут же расстреляли. На том месте даже трава сегодня не растет…

В школе я как-то попала в медицинский кабинет. И врач, прочитав на карточке мою фамилию, спросила, не родственник ли мне Алеша Масхарашвили. Я сказала, что это мой отец. Тогда врач записала мой адрес и сказала, что обязательно зайдет к нам с мамой.

Она пришла поздно вечером. И рассказала, что в 1931 году работала тюремным врачом. Отца посадили в бочку, чтобы он не мог двигаться. Такой была пытка. По ночам эта женщина позволяла ему вылезти из бочки, накидывала на его покрывшееся язвами тело влажную простынь, и заставляла ходить по тюремному коридору до утра…

Знаете, когда я ходила на панихиды по отцам своих подруг, то ловила себя на мысли, что завидую им. Потому что они могли попрощаться со своими родителями, могли оказать им последнюю услугу. А я не знала даже, где похоронен мой папа.

А когда узнала, что его расстреляли в Тбилиси, то даже испытала какое-то облегчение. От того, что его укрыла грузинская земля, а не сибирский снег. Понимаю, что это звучит страшно, но это так…

* * *

Хочу рассказать историю одного человека. Его звали Мустафа Шелия, он учился в школе на несколько классов старше меня.

Первый раз его арестовали в 1939 году, когда он учился в девятом классе Первой школы. За то, что он как-то не так посмотрел на фотографию Калинина.

Но его скоро выпустили. Мустафа был из знатной семьи, его дед – известный грузинский педагог Абдушелишвили.

В июне 1941 года началась война. Прошло время, и на фронт стали призывать даже учеников десятого класса. Мустафа как раз учился в десятом классе – после освобождения он восстановился.

Моего брата Георгия тоже призвали из десятого класса. Но отправить на фронт их сочли недостойными. Георгия – так как он был сыном троцкиста. А Мустафу – как только что вернувшегося из тюрьмы, где он находился по политической статье. Их распределили в рабочий батальон.

На вокзале Мустафа увидел меня и кивнул друзьям и родным: «Вот кто будет моей женой!»

Через пару месяцев он неожиданно вернулся в Тбилиси. Вскоре его опять арестовали. Он позволил себе что-то не то сказать.

Мустафа понял, что на этот раз несколькими месяцами заключения он не отделается. И когда его вели в НКВД, он, увидев приближающийся грузовик, снял с себя пальто, набросил на троих чекистов, которые его вели, а сам запрыгнул в этот грузовик. И скрылся.

Весь город был окружен, но поймать Мустафу не удалось. Оказалось, что по дороге он спрыгнул с грузовика, забежал домой к своему другу Чабуа Амиреджиби, занял у его матери деньги и исчез.

Об этом нам с мамой рассказала мать Мустафы. Она тоже, когда приходила к нам, гладила меня по руке: «Будешь моей невесткой». Но я каждый раз одергивала руку: «Ни за что!»

Мустафа прятался то у друзей в Тбилиси, то в лесу. При этом он постоянно подкарауливал меня и делал подарки. Бывало, встретит возле Верийского базара, подарит розу и, сказав, что любит, убежит. Или неожиданно выйдет из остановившейся машины, протянет мешочек с конфетами и маленьким букетиком фиалок и опять скроется.

Как-то встретил меня возле школы. На мне был красный берет. Мустафа попросил снять его: «Не носи этот берет. Я не люблю красный цвет».

Но я и не подумала: «Мало ли что тебе не нравится. А я очень даже люблю».

У меня к Мустафе не было никаких чувств. О чем я ему прямо говорила. Но он продолжал ухаживать.

Однажды провожал меня вечером до дома. Я тогда носила прическу со шпильками. И одна из шпилек упала на тротуар. Так Мустафа остановился и начал искать ее. На улице уже темно было, время было военное, фонари не горели.

Я сказала, чтобы он не обращал внимания на эту шпильку, бог с ней. Да и опасно это – его же искали. Но Мустафа, пока не нашел с помощью спичек моей пропажи, не тронулся с места. «Это, – говорит, – плохая примета. Поклонника потеряешь. А я не хочу, чтобы ты поклонника теряла».

В это время в Тбилиси была организована подпольная группа «Белый Георгий». Ее финансировали грузинские эмигранты. Немцы тогда были на подступах к Кавказу, и задачей этой группы было подготовиться к входу немцев. Они же обещали, что вернут Грузии независимость.

Мустафа был членом этой группы. Как и мой троюродный брат Чабуа Амиреджиби. У членов группы было много денег. Часто они приглашали нас, девушек, в гости. Кутежи устраивали в квартире у Гоги Цулукидзе, нашего родственника.

Для военного времени у них было изобилие – ящики чурчхелы, горы рахат-лукума. Нам нравилось там бывать, они нам еще потом и с собой сладости давали. А о том, что это опасно, как-то не думалось. На эту квартиру приходил и Мустафа…

Однажды Чабуа предложил мне и моей подруге Медее Яшвили, в которую он был влюблен, пойти в кино. Я обожала смотреть фильмы и с удовольствием согласилась. Мы сели в трамвай и поехали.

Когда не сошли на проспекте Руставели, где было много кинотеатров, я удивилась. Но Чабуа с улыбкой ответил: «Мы едем на улицу Плеханова, там все поймешь».