Смерч войны - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Робертс cтр.№ 43

Гуго Рохс стремился и исследовать военную стратегию, и показать «характер немецкой нации», веря в то, что прусский аристократ воплощает в себе трудолюбие, скромность и добропорядочность — Шлиффен, например, протестовал против бомбардировок мирного населения во время франко-прусской войны, — но не эти идеи интересовали Гитлера в подарке Канненберга [266] . По многочисленным пометкам можно заключить, что прежде всего волновало немецкого вождя. Он оставил тридцать два карандашных замечания на полях двадцати страниц четвертой главы «План войны на два фронта по Шлиффену»: в ней ясно указывается на то, что для Германии опасно вести одновременно две войны — на востоке и на западе. Однако профессиональный подхалим Канненберг выделил совсем другие строки:

«Повторю еще раз. Пока Шлиффен стоял во главе генерального штаба, оборона рейха находилась в надежных руках. Шлиффен был убежден: он и его армия равноценны любой коалиции. Совершенно верно!.. Шлиффен обладал редчайшим даром верить в победу, проистекавшим из непокорной и неодолимой силы духа, свойственной истинному вождю — фюреру, который, подобно силам природы, сокрушает все препятствия и любые противодействия».

Автор не совсем прав. Почему «Совершенно верно!», если Германия проиграла войну на два фронта? Сомнительно и замечание насчет «равноценности любой коалиции». Но Гитлер, очевидно, принял к сведению ультрапатриотические заклинания Рохса, в том числе и о роли фюрера, и это отчасти объясняет, почему он повторил ошибки кайзера и Гинденбурга, развязав войну на два фронта, и последовал примеру шведского короля Карла XII и Наполеона, напав на Россию. Гитлер гордился своими историческими познаниями, однако история, похоже, его ничему не научила.

Судя по карандашным пометкам на полях четвертой главы книги о Шлиффене, Гитлер обратил внимание и на такое утверждение Рохса: «После того как будет разрешена проблема Франции, уничтожена английская армия и Германия победоносно укоренится на Сене, все остальное, по Шлиффену, устроится само собой». По мнению Рохса, Шлиффензнал, что российскую армию надо рассматривать «как еще одного врага» и сражаться в случае необходимости «против русских орд» [268] . Поскольку Гитлер скорее всего аннотировал книгу до 29 июля 1940 года, когда он приказал Кейтелю готовить план вторжения в Россию, его карандашные пометки свидетельствуют о том, что фюрер задумал нападение на Советский Союз еще раньше, впервые сделав недвусмысленные намеки на такую перспективу шестнадцать лет назад в «Майн кампф». По крайней мере можно утверждать, что идея вторжения в СССР приобрела четкие очертания в 1940 году под влиянием образа некоего вождя, способного «сокрушать все препятствия и любые противодействия» преимущественно силой воли, которая, подобно силам природы, делает фюрера и его армию «равноценными любой коалиции». Как бы несуразно это ни звучало, похоже, так оно и было.

Напав на Советский Союз, не поставив прежде на колени Великобританию, Гитлер совершил очередную грубейшую ошибку. Естественно, он недооценил способность русских людей спокойно переносить мучительные испытания. Но его действия вызывались и глубокой озабоченностью своей смертностью. «Я хорошо знаю, что не дотяну до среднего возраста обыкновенного человека, — признавался фюрер в кругу избранных, объясняя, почему он «не пропивает и не прокуривает жизнь» [269] . Поздним вечером 17 октября 1941 года в разговоре с рейхсминистром Фрицем Тодтом и гауляйтером Фрицем Заукелем о европеизации степей Гитлер сказал: «Я не увижу всего этого, но через двадцать лет Украина станет родным домом для еще двадцати миллионов человек, помимо коренных жителей» [270] . Гитлер был убежден: никто, кроме него, не решит задачу расширения Lebensraum, но знал, что жизнь его будет коротка, и потому стремился ускорить приближение заветной цели. «Мне повезло, что я занялся политикой в тридцать лет, — говорил он в конце 1941 года приближенным. — В сорок три года я стал канцлером рейха, а сейчас мне пятьдесят два… С возрастом оптимизм иссякает. Пружины слабеют. После неудач 1923 года («пивного путча» и заточения в Ландсберге) у меня было только одно желание — вернуться в седло. Сегодня я на это не способен. Осознание своей неспособности деморализует» [271] .

Отчасти ощущение уходящей энергии побудило Гитлера начать Мировую войну чуть ли не сразу после того, как ему исполнилось пятьдесят лет (в апреле 1939 года), а затем напасть и на СССР.

Конечно, свою роль сыграли и три главных стержня его политико-идеологического кредо. Как отмечал Йен Кершоу, фюрер руководствовался тремя основными и неизменными догмами: Германия должна доминировать в Европе, раздвинуть Lebensraum и свести счеты с евреями [272] . Этим постулатам Гитлер оставался верен с двадцатых годов и до конца своих дней. Все они могли быть реализованы только завоеванием России, и ни один из них не мог быть воплощен в жизнь по отдельности.

Можно привести и другие мотивы. 1 февраля 1941 года Гитлер вызвал к себе Федора фон Бока, получившего звание фельдмаршала во время массового награждения высокими чинами 19 июля 1940 года, и принял его «чрезвычайно радушно». Судя по дневниковой записи фон Бока, фюрер сказал ему: «Джентльмены в Англии не столь глупы. Они скоро поймут, что продолжать войну бессмысленно, если мы повергнем Россию». Бок спросил: «Возможно ли принудить русских к миру?» Гитлер ответил: «Если оккупация Украины, падение Ленинграда и Москвы не заставят их подписать мир, то мы пойдем дальше, по крайней мере до Екатеринбурга» [273] . Поскольку Екатеринбург, с двадцатых годов называвшийся Свердловском, находится в 880 милях к востоку от Москвы на Урале, то нет никаких сомнений в том, что Гитлер был уверен в легкой, скорой и полной победе. Затем он добавил со странной улыбкой: «Я полагаю, что мы пройдем по России как ураган». Сказав это, фюрер убрал свою непонятную ухмылку.

Расчет фюрера был прост. Дефицит рабочей силы в Германии (занятость мужчин в 1939—1944 годах сократилась с 25,4 до 13,5 миллиона) можно восполнить трудом рабов (к сентябрю 1944 года покоренные страны поставят 7,5 миллиона человек) и бывших солдат, демобилизованных после завоевания России [274] . Нефть Баку обеспечит топливом немецкие танки, грузовики, самолеты и корабли, а Украина накормит весь рейх.

В 1941 году Советский Союз имел больше солдат и танков, чем весь остальной мир, и почти равное количество самолетов. Конечно, Гитлеру это было хорошо известно. Когда Гальдер заметил, что у русских десять тысяч танков, Гитлер четверть часа бурчал и по памяти называл ежегодное производство танков в СССР за последние двадцать лет [275] . В соответствии с представлением Гитлера об арийской высшей расе немцы настолько превосходили славян, что их численность для него не имела никакого значения. По этой же причине, очевидно, он не посчитал нужным использовать визит в Берлин в апреле 1941 года министра иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоки для того, чтобы вынудить Советский Союз сражаться на два фронта. Гитлер мог поделиться своими планами с Токио и предложить японцам определенные территории на востоке в обмен на согласие напасть на Россию одновременно с немцами, но он не сделал ни того ни другого, хотя и понимал, что затевает величайшую военную кампанию в своей жизни. Отвлечение русских дивизий от Ленинграда, Москвы и Сталинграда для защиты Сибири и Дальнего Востока от японцев было бы бесценным подспорьем для Гитлера в 1942 и 1943 годах. Если бы Япония захватила Сибирь — в стратегическом отношении это не было невозможным, — то Россия лишилась бы огромных топливных ресурсов [276] . Япония входила в Ось, и с Японией Гитлер собирался через восемь месяцев воевать против Америки. «То, что Гитлер не заручился поддержкой Японии в войне с Советским Союзом, — писал биограф Рузвельта Конрад Блэк, — следует считать одним из его самых серьезных промахов» [277] .