Салим поднялся рано, чтобы облачиться и завершить приготовления к торжественному свадебному шествию в дом его невесты, где должна была состояться церемония – по индуистскому обряду, о чем Акбар издал особый указ, желая угодить Бхагван Дасу.
Под громкие возгласы труб и бой барабанов он ехал рядом с отцом в украшенной драгоценными камнями хауде на спине величественно шествовавшего любимого слона Акбара. Впереди рядами шли слуги, неся подносы даров – жемчуга, драгоценные камни и специи, включая россыпь самого лучшего шафрана, посланного султаном Кашмира с его собственных полей.
Когда шейх Мубарак и двое других мулл начали читать суры из Корана, Салим мельком взглянул на свои руки. Этим утром мать с помощью служанок расписала их хной и куркумой на удачу. К его некоторому удивлению – и облегчению, – Хирабай приветствовала его помолвку со своей племянницей. Возможно, соображение, что любой ребенок, родившийся в этом браке, будет на три четверти раджпут, перевесило ее неприязнь к отцу Ман-бай, подумал Салим. Он немного поерзал на месте, ощущая тяжесть свадебной диадемы с алмазами и жемчугом, которую на голову ему водрузил сам Акбар.
Когда муллы наконец закончили свой речитатив, шейх Мубарак повернулся к Ман-бай, укрытой сверкающим пологом, чтобы задать обычный вопрос:
– Согласна ли ты?
Салим услышал, как она приглушенно дала утвердительный ответ, слегка кивнув. К ним вышел слуга с красно-зеленым эмалевым кувшином и, когда Салим протянул ему руки, облил их розовой водой. Затем другой слуга вручил ему кубок с водой, из которого нужно было сделать глоток в знак заключения союза. Вот я и женат, подумал Салим, когда прохладная жидкость сбежала по его горлу. Это казалось невероятным.
Свадебные празднества были в полном разгаре, но принц едва замечал кружащихся танцовщиц из Раджастхана в бренчащих сандалетах и украшенных золотистыми блестками красных поясах и гибких акробатов с мускулистыми телами, мерцающими от масла, которые устроили увеселительные представления; не слышал осторожный смех придворных женщин, сидящих за резным деревянным щитом-джали, откуда они могли наблюдать за происходящим, не выдавая своего присутствия. При этом он совсем не притронулся к поданным яствам – жареным фазанам и павлинам, украшенным их собственными позолоченными хвостовыми перьями, молодому ягненку, приготовленному с сухофруктами и специями, а также сладостям из фисташек и миндаля. Этот день я должен запомнить навсегда, думал Салим. Сегодня я стал мужчиной. Теперь я буду владеть своим собственным хозяйством и у меня будет невеста из такого же знатного рода, как и моя мать.
Снова исполнившись уверенности, он поглядел на сидящую рядом с ним сверкающую миниатюрную фигуру, ощутив нарастающее волнение при мысли о том, что совсем скоро ему предстоит познать новую женщину. Салим с улыбкой вспомнил, как Хамида – а вовсе даже не отец – попыталась побеседовать с ним, научая, как ублажить молодую невесту. Разумеется, из скромности бабушка не могла говорить слишком откровенно, но он понял, что она хотела донести до него – с девушкой следует быть внимательным и нежным. Так тому и быть. От Гиты Салим обучился многому. Он стал понимать, что, обуздывая свою собственную нетерпеливую страсть, он может доставить немало удовольствия обоим. К Гите он попал нетерпеливым юнцом, неумелым, исступленным и неловким, как жеребец, которого сводят с кобылой, но стал с нею искусным любовником… И все же, хоть в намеках Хамиды на необходимость освоить искусство любовных ласк он и не нуждался, ему оказалось полезным просветиться относительно обрядов брачной ночи – ведь следующим утром их ложе осмотрят, чтобы удостовериться, что соитие действительно произошло и что его невеста была девственна…
Три часа спустя слуги Салима сняли с него свадебное облачение и драгоценности в спальне гарема в новых покоях, которые даровал ему отец. По другую сторону зеленой парчовой завесы его невеста, которую ее служанки омыли и умастили благовониями и маслами, ждала его на брачном ложе. Когда он остался нагим, слуга принес ему зеленый шелковый халат и облачил в него Салима, закрепив изумрудными зажимами у шеи и на груди. Затем слуги ушли. Немного помявшись, Салим поглядел на парчовые занавеси, мерцающие в мягком свете масляных ламп, горящих в нишах по углам палат. Не то чтобы он нервничал, скорее ему хотелось запечатлеть в памяти этот миг. Быть может, однажды он станет падишахом, а раджпутская принцесса, с которой он собирается разделить ложе, возможно, станет матерью будущего падишаха. Это уже не торопливые удалые утехи на базаре, но новый этап в его жизни и судьбе династии… Однако при мысли о женщине, ждущей его с другой стороны тех занавесей, в нем поднялось желание, вытеснив все остальное.
Салим отодвинул полог и ступил в спальню. Сидящая за ним Ман-бай была одета в халат персикового цвета, сквозь его почти прозрачную ткань угадывалась линия грудей. Ее длинные густые темные волосы вились по плечам, а в ушах мерцали рубины. Шею обвивала тонкая золотая цепь, также украшенная рубинами. Но Салима поразило возбуждение, которым горели ее темные, обрамленные длинными ресницами глаза, и смелая, уверенная улыбка. Юноша ожидал увидеть в жене застенчивость, даже робость. Сулейман-бек поддразнивал его на этот счет и просил не пугать ее замашками в духе публичных домов, но сейчас Салим чувствовал явное вожделение Ман-бай. Расстегнув свой халат, он уронил его под ноги и подошел к постели, сожалея, что еще пока не может впечатлить девушку полученными в боях шрамами. Он сел на край постели возле Ман-бай, но не притронулся к ней, внезапно растеряв всю свою уверенность. Тогда она мягко взяла его за плечи своими расписанными хной руками, легким толчком откинула его на постель перед собой и прошептала:
– Приветствую тебя, брат.
Не нуждаясь в дальнейшем ободрении, Салим привлек ее к себе и поцеловал, чувствуя, как ее полные губы открываются навстречу ему. Затем, освободив ее от прозрачных одежд, начал обводить руками мягкие линии ее тела. Ман-бай была изящно сложена и тонка в талии, но с широкими чувственными бедрами и большой грудью, больше, чем у Гиты, решил Салим. Она начала исследовать руками его тело, не такими уверенными и умелыми движениями, как это делала Гита, но зато нетерпеливо и дерзко.
Раздвинув бедра Ман-бай, Салим начал ласкать ее. Она задрожала всем телом и часто задышала. Вскоре, выгнув спину и прикрыв глаза, начала тихо вскрикивать, прижимаясь так плотно, что он чувствовал, как тверды ее соски. Несмотря на юный возраст, Салим познал достаточно женщин, чтобы понять, что сейчас она не желала, чтобы он останавливался. Сдерживая себя, он попытался осторожно войти в нее. Это оказалось не так просто. Юноша никогда не занимался любовью с девственницей, но знал, что должен постараться не причинить ей боль. Тут он снова ощутил, что его юная жена охвачена желанием. Ее крики становились все громче, и, обхватив руками его крепкие мускулистые плечи, она подгоняла его. Его толчки стали резче и быстрее. Крики Ман-бай перешли в стоны, но явно от наслаждения, а не от боли. Тогда Салим почувствовал, что прорвался сквозь что-то внутри нее, и оказался глубоко в ее лоне. Они двигались, как одно целое, их влажные от пота тела были крепко сцеплены. Салим зажмурил глаза и закинул голову назад. Он пытался сдержаться еще немного, но не смог. Наступила развязка, и он слышал, как его собственные восторженные стоны смешиваются со сладострастными вздохами Ман-бай…