Мой старший брат Иешуа - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лазарчук cтр.№ 22

Казалось бы, какая корысть огромной Парфии в маленькой Иудее? Самая прямая: чем спокойнее тут, тем меньше римских войск в Сирии. Парфии, терзаемой внутренними распрями, был жизненно необходим мир и покой вблизи ее границ…

Осенью царю стало настолько плохо, что он несколько раз терял сознание в обеденном зале и наконец перестал выходить к людям. В конце иперберетая – начале диоса Ирод слег окончательно.

Жить ему осталось три месяца. Эти три месяца были самыми страшными и в его жизни, и в жизни его царства.

А потом, когда он умер, стало еще страшнее.

Мама очень не любила вспоминать те дни, да и отец отделывался короткими историями – обычно о каких-то смешных и нелепых поступках знакомых людей. И действительно, многие вели себя нелепо. Так уж устроены люди, и с этим ничего не поделаешь. Звери, когда пожар, бегут прочь. Люди бросаются спасать что-нибудь из огня – и в суматохе спасенными оказываются старый бурав да сточенная виноградарская серпетка…

И другое: ведь никто ничего по-настоящему не знал, все пересказывали друг другу слухи и сплетни. Мне понадобился не один год, чтобы день за днем восстановить, что же на самом деле творилось там, в сумрачных залах дворца и его внутренних двориках. Тогда же, повторяю, никто ничего не знал. Кто-то тяжело возился где-то за стенами, что-то наутро изменялось, чьи-то трупы волокли крючьями по дорожной пыли, а те, кого это не коснулось, старательно смотрели в другую сторону. Как будто невидимая мгла упала на землю, и во мгле властвовал демон Такритейя, подкрадывался, выбрасывал длинную когтистую руку, хватал за горло и мгновенно срывал человека с тропы, и все говорили: как? мы видели, человек был там; наверное, он зашел за угол; нет, он уехал к родственникам, я знаю, он давно собирался, но он вернется, он должен мне пять динариев, прежде он всегда возвращался… Так говорили, чтобы заклясть мглу и того, кто прячется во мгле.

Случилось, что привезенный отцом лес повис тяжким грузом на семье: отец заплатил за него, отдав три четверти свободных денег, а продать не мог, потому что все разом перестали строить дома и делать столы или ставни. Близилась зима, близились дожди, а бревна и напиленные брусья и доски так и лежали под навесом на заднем дворе.

Полусумасшедший старый длиннобородый раавит, бывший жрец, в одной козлиной шкуре вокруг бедер, долго кричал под окнами, что Иосиф припас бревен достаточно, чтобы римляне наделали из них крестов и повесили на них весь Израиль. Отец пригласил его к столу и сам обмыл ему ноги. Старый жрец рассказал между прочим, что обычай казнить на кресте беглых каторжников и рабов, поднявших руку на господина, римляне создали, злонамеренно извратив обычаи восточных народов. Крест у тех был символ четырех стихий: земли и огня, воды и ветра; и двуединый бог, Митра и Варуна, отвечал за все, причем как Варуна он обозревал вселенную снаружи, а как Митра – изнутри, проникая взором вглубь до самых тончайших нитей, из которых сотканы тенета человеческих душ. И те, кто ощущал в себе подвиг сблизиться с Митрой, опивались особого вина и велели привязывать себя к кресту, в день новолуния воздвигаемому на перекрестке дорог; и, если не умирали, то постигали тайны мира и становились святыми. Когда македонский царь Александр расширил пределы Ойкумены, обычай этот стал известен в Греции и других царствах; и до сих пор на Кипре и Родосе есть собрания митридатов, то есть «постигающих Митру». Римляне же принизили и обесчестили этот ритуал, превратив его в заурядную и позорную к тому же казнь, и скоро кресты выстроятся вдоль всех дорог, идущих от Иерушалайма, и на каждом будет висеть человек, но ни один из них не познает тайн мира и не сможет мир изменить и сделать лучше, потому что ум его будет занят одним пустым, глупым и бессмысленным вопросом: за что?!!

На пустошах, чего не было уже много лет, появились стаи не то волков, не то одичавших собак. Они осмелели до того, что ночами забегали в города. Видели волчицу, которая тащит в пасти ребенка.

Много дней подряд солнце садилось не за гору, а расплывалось в багровой пелене, затянувшей полнеба. Подобное этому бывает перед ветром из пустыни, но ветра так и не дождались. Такой же багровой и громадной, в шесть раз больше обычного, была и луна на небосклоне.

Несколько дней в Еммаусе хозяйничали моряки. Они были размалеваны, как женщины, и не знали пощады. Многих мальчиков они увели с собой; вернулся только один, но и он умер.

Приехавшие из Иерушалайма какие-то новые стражники в темно-красных коротких плащах схватили и увезли полтора десятка купцов, имевших торговлю с Индией. Через какое-то время стражники вернулись и забрали жен и детей купцов. Никто не знает, что стало с этими людьми, их как бы и не было никогда, а в домах их поселились пришлые филистимляне.

На рынке убили торговца мясом: в ободранном козленке один цирюльник опознал своего хромого пса, которому не так давно собственноручно складывал и закреплял лубком раздробленные косточки. Труп торговца пролежал на базаре целый день, пока реб Ишмаэль не уговорил людей унять гнев и разрешить похоронить мертвеца.

А через несколько дней беда случилась с ним самим. Было так: пропали двое подростков, мальчик и девочка. Их пошли искать – сначала по городу, потом за городом, в оливковых рощах и зарослях терна. Спустилась ночь. Какая-то часть мужчин вернулась по домам, а шестеро остались на холме, дабы переночевать и с первыми лучами зари продолжить поиски. Но еще не настало утро, как в город вошел и повалился на руки сторожам реб Ишмаэль. Его не узнали: вечером он был черен как сажа, а стал сед. Он даже не пытался говорить, а лишь смотрел на подбегающих людей, не понимая их. Разумеется, тут же, вооружившись копьями и факелами, многие – и отец среди них – бросились на холм. Холм был чуть более чем в часе ходьбы. Там еще догорали угли костров. Среди костров был воткнут крест, на который насажена была голова осла, а отрубленные копыта привязаны к перекладине. Многие знали, что это глумление над древними богами, и людей охватила дрожь. Но куда страшнее было другое: подножие креста окружало пятиконечное как бы колесо, составленное из голых мужчин, оставшихся здесь на ночь. Лежа головами наружу колеса и лицами против хода солнца, каждый был левой рукой привязан к правой стопе другого, а правой рукой держался за срамное место, как будто давал клятву перед судом. У всех были вспороты животы, раскроены бока в подреберьях – так, что вываливались почки, – перерезаны горла и вытащены наружу языки.

Все вокруг было изрыто ослиными и кабаньими копытами.

Какие демоны пировали здесь?..

В страхе, в панике люди хотели броситься назад, но отец и еще несколько сильных мужей сумели дозваться до их ставшего жалким разума; наконец убитых развязали, завернули в мешковину и унесли, чтобы похоронить по обычаю.

Реб Ишмаэль ничего не мог рассказать, и приехавшие стражники в красных плащах забрали его с собой. Как они выразились, на покаяние.

В воздухе все время стоял запах дыма, а иногда начинало пахнуть горелой плотью.

Неизвестные маленькие банды по ночам появлялись на улицах, кого-нибудь убивали или насиловали – и исчезали, растворялись без следа, ничего не взяв.