Заложник. История менеджера ЮКОСа - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Переверзин cтр.№ 40

Вспомнив о всевозможных просьбах, я как ни в чем не бывало говорю: «На десять тысяч».

«Ааааа», – он открыл рот, захрипел, силясь что-то сказать, и выпучил глаза. Я думал, что у него случился инсульт или нервный припадок. «Чтооо? Нет!» – кричит он.

«А насколько можно отовариваться?» – интересуюсь я.

«На две тысячи», – прохрипел Палыч, списывая у меня со счета деньги и выдавая квиток.

Я продвигаюсь вдоль прилавка к продавщицам и покупаю телефонные карточки, а на оставшиеся деньги набираю всякой всячины – сигарет, чая, конфет, печенья.

Мы возвращаемся в отряд. Купленные два блока сигарет и несколько пачек чая я отдаю Зуеву, своему партнеру по дежурствам и мытью полов. Мне очень хочется сладкого. Печенье и конфеты уничтожаются сразу. Другого шанса не будет. Я угощаю всех своих приятелей – Аслана, Мишу и Андрея Зуева.

«Теперь остается договориться с дневальными, чтобы вывели на звонок», – в предвкушении разговора с близкими мечтаю я, любовно перебирая в руках телефонные карточки.

Довольные и умиротворенные, мы стоим в локальном секторе карантина. Через сорок минут нас ожидает маршировка, и мы коротаем время за разговорами. Рядом курилка. Курят одновременно только по три человека, и мы слышим, как мужики делят очередь. В нескольких метрах от нас, в самодельном спортгородке, занимаются дневальные. Турник, брусья, штанга. Дневальным нужно иметь устрашающий вид, поэтому качаются они много и часто. Вверх и вниз носится шнырь – обычный зэк, добровольно согласившийся за чай и сигареты прислуживать завхозу: готовить чай, мыть посуду. Меня всегда поражало маниакальное стремление выдвинувшихся на какие-то должности осужденных иметь собственных слуг – или, как они иногда их называют, помощников. Из каптерки, где хранились баулы и жил завхоз карантина со своим подручным, только и слышалось: «Юра, чаю…» И летит бедный Юра с чашками наперевес, чтобы ублажить пирующих здесь завхоза, дневальных, бывших блатных и одного сотрудника колонии, регулярно заходящего на огонек.

«Переверзин! – выкрикивает мою фамилию стоящий на посту сдиповец Круглый. – Наверх, к завхозу!»

Меня вызывает к себе новый завхоз карантина Саша. Ему не дают покоя деньги на моем лицевом счете. Разговор начинается издалека.

«Понимаешь, мы здесь все ремонтируем на свои деньги, – сетует он. – Мусорá с нас требуют отремонтировать то одно, то другое. Вот дверь сломалась, кран в умывальнике надо починить».

Я хорошо понимаю, о чем идет речь. «Заплатишь раз – покажешь слабость, начнут тянуть из тебя деньги, – рассуждаю я. – Впереди еще восемь лет срока, которые надо прожить. И, к моему сожалению, у меня нет в наличии никаких награбленных миллиардов».

«Зачем мне чинить то, чем я не пользуюсь?» – спрашиваю я. А потом выдаю все, что накопилось: «В туалет не зайти, к умывальнику не подойти, на кровать не присесть, чаю не испить! Да гори он синим пламенем, ваш распрекрасный карантин вместе с вашими дневальными! Жду не дождусь, когда меня отсюда переведут, считаю дни!»

В результате нашей продолжительной и недружеской беседы я пишу заявление на имя начальника колонии следующего содержания: «Прошу списать с моего лицевого счета пять тысяч рублей на ремонт отряда». Взамен я получаю неслыханные льготы и привилегии – могу заходить в барак когда захочу, без ограничений рыться в своих вещах, пить чай, умываться, ходить в туалет по мере надобности. Не в пример мне, Саша остается не очень доволен результатами нашего разговора, но все же, видимо, думает, что с паршивой овцы хоть шерсти клок… В данном случае паршивая овца – это я. Мне открыта дорога к телефону-автомату, чем я сразу и пользуюсь.

Слышу голос жены, голос друга.

«Володя, Володенька, ты как там, родной?» – звучат голоса из другого мира, другого измерения. Близким не понять, не охватить умом происходящее здесь.

«Все хорошо, все в порядке, не волнуйтесь за меня», – успокаиваю я своих родных. Прошу прислать мне посылку и диктую список нужных вещей: шерстяные носки, стельки, шарф, теплое белье, черные перчатки. Прислать можно двадцать килограммов. Приближаясь к этой черте, продолжаю диктовать: чай, шоколад, сыр… У меня начинает выделяться слюна и урчать в животе.

«Нам дали дни на свидание, – радостно сообщаю я. – Приедешь? Привезешь Дениса?»

Я безумно соскучился по своему сыну, которого не обнимал уже три года!

«Да, приедем, конечно! Когда?»

Я называю даты, когда можно приехать, и жду свидания с женой…

* * *

Находясь в местах лишения свободы, ты все время чего-то ждешь. Ждешь не только освобождения, а чего-то более близкого и реального, того, до чего можно дотянуться рукой. Ждешь посылки или передачи, ждешь очередного свидания. Твоя жизнь разбивается на мелкие отрезки, складывающиеся в чудовищный срок. Но эти отрезки приближают тебя к освобождению и помогают пережить срок, отщипывая от него кусочек за кусочком.

Становится очень холодно. Гололед. Чтобы не падать, мы переходим на специальный, зимний строевой шаг. Выданные телогрейки уже не спасают. Люди начинают болеть. При такой скученности, отсутствии витаминов и хорошего питания любая зараза распространяется мгновенно. Один чихнул или кашлянул – и заболел весь барак. Болеть нельзя. Как сказал один дневальный: «В санчасть ходить нельзя! Туда могут отнести только на носилках!»

«Да и вряд ли там чем-то смогут помочь!» – думаю я, вспоминая свой первый и пока единственный визит в санчасть.

На следующий день после прибытия в колонию Назар повел нас в санчасть на медосмотр. Выстроившись в коридоре в шеренгу, мы ждем своей очереди. За открытой дверью за столом сидит человек в белом халате. Рядом на стуле – Назар. Надо зайти и представиться, назвать фамилию, статью, начало и конец срока. Валера, ехавший со мной в столыпине и помогавший мне переносить сумки, входил и выходил пять раз. «Пошел вон!» – слышу вопль этого «доктора» и вижу выпрыгивающего из кабинета Валеру.

«Следующий!» – кричит Назар.

«Ничего себе обстановочка», – шокированный происходящим, думаю я. Моя очередь. Я захожу в кабинет и представляюсь. Мне не пришлось входить и выходить несколько раз. Я представился по форме, не упустив ничего. Валера, как выяснилось, забывал то статью назвать, то срок, чем и разгневал доктора. У него очень важная работа. Не заметить синяков и ссадин на избитых при приеме этапа осужденных, признать больного здоровым – неотъемлемая часть его нелегких обязанностей. Я даю ему прозвище Доктор Зло.

Безучастно посмотрев на меня и бегло проглядев мою медицинскую карту, он отпускает меня: «Свободен».

Я с облегчением выхожу из кабинета. Мне не хотелось говорить о своих болячках при дневальном. Теперь я понял, что делать это все равно было бы бесполезно.

«В санчасть я больше ни ногой», – решил я тогда.

* * *