Гретель и тьма - читать онлайн книгу. Автор: Элайза Грэнвилл cтр.№ 44

Лотти так боится, что мы чуть не пропускаем первый пудинг – makowiec, с маком. Берем себе большой-пребольшой кусок. А мороженого никто не принес.

Здесь много других детей кроме Даниила, но он – мой лучший друг. Осень превращается в зиму, и мы играем, чтобы согреться: в догонялки, в салки и в «Который час, господин Волк?». Прятки – наша любимая, хотя мы часто находим всякое, чего не искали. Считаем теперь дольше, каждый по-своему.

Jeden, dwa, trzy, czetry, pięć, siedem, osiem, dziewięć,

Én, to, tre, fire, fern, seks, sju, ate, ni, ti…

Un, deux, trois, quatre, cing, six, sept, huit, neuf dix…

Yek, duy, trin, shtar, panj, shov, efta, oxto, en’a, desk [81] …

Иду искать!

Иногда, как бы ни старались и как бы долго ни искали, некоторые наши друзья прячутся так хорошо, что мы их совсем не находим и никогда больше их не видим. Они исчезают, один за другим. Как игра в «десять зеленых бутылок».

Zehn grüne Flaschen, die an die Wand anklammern,

Десять зеленых бутылок со стены свисало,

Одна из тех бутылок нечаянно упала…

Я замолкаю, потому что Даниил строит рожи и не поет со мной вместе.

– У меня была книга про волшебную дверь в горе, – говорю ему. – Дудочник отвел туда детей. Может, Казимир и Айша и все остальные сами нашли дорогу. Надо поискать ту дверь, потому что за ней – чудесное место.

Даниил пожимает плечами.

– Их больше нет – как моей сестрички. Они не вернутся. Я тебе уже говорил: тут – так.

Иногда, если мне очень грустно, я хожу к дяде Храбену в башню. Он разрешает мне надевать мои красивые платья и дает бумагу и карандаши, чтоб я порисовала. Один раз он принес мороженое, но обычно бывает пирог или яблочный штрудель. Мне уже, в общем, все равно. Однажды в воскресенье он пришел за мной в сарай, потому что народилось много маленьких кроликов. Даниил, как увидел его, сразу удрал. Остальные все съежились и сделались маленькие. Я возвращаюсь, и Эрика с Сесили46 велят мне все рассказать.

– Ты с ним была в комнате одна?

– Сегодня нет. – Я им рассказываю про маленьких кроликов. Им, кажется, не очень интересно. – Когда я хожу к нему в особую башню, он дает мне поесть вкусного. А еще я могу переодеваться в свою другую одежду.

Они переглядываются. Эрика трясет головой.

– Отныне на работу будешь ходить со мной. Я хоть приглядеть за тобой смогу.

– Зачем?

– Чтобы он тебя больше не завлекал в башню. Тебе туда нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что он нехороший человек.

– Но дядя Храбен знал папу. Они были друзья. Он хороший. Он говорит, что хочет быть мне новым папой.

– Нам с тобой надо как следует поговорить… кое о чем, – говорит Эрика. – Невинность не равна невежеству.

– Держись от него подальше, – советует Сесили. – Прячься, когда он идет. Ничего у него не бери. Возьмешь – дорого за это заплатишь.

– Он тебя откармливает, – говорит Лена, которая делала вид, что спит. – Чтоб пожирнее была, на убой.

– Глупости, – говорю я. – Он не ведьма.

Лотти считает, что дядя Храбен может быть и переодетая ведьма, потому что он щиплет меня за попу и тискает мне ноги и руки, в точности как ведьма делала с Ханселем, когда сажала его в клетку. Мы спорим, потому что я знаю, за что Лотти его не любит. Он говорит, что она уродина и что он купит мне новую куклу, если я выброшу эту. В конце концов я обзываю ее Шарлоттой и убираю обратно в тайное место.

Беньямин так спешил управиться с недоделанной работой, что навалил в корзины с горкой и на пути в кухню, споткнувшись на неровных камнях, рассыпал картошку и раскидал грязь по только что выметенной дорожке. Боясь гнева Гудрун, он, как сумел, спихнул комья грязи на грядки, а затем помчался в стойла за метлой. Там он увидел Лили – она сидела на старой скамейке, где Беньямин обычно чистил сбрую; глаза у девушки были широко распахнуты, она смотрела прямо перед собой, почти не моргая.

– Лили?

– Вы все считаете меня сумасшедшей. Тот ужасный толстый полицейский махал рукой у себя перед носом, вот так, будто у меня механизм поломался, какая-нибудь пружина выскочила. Я вижу, что вижу. И ничего я не могу поделать, чтобы они поняли.

– Не волнуйся. Все будет хорошо. – Он вытер ладони о штаны и робко взял ее за руку. Лили глянула на него и улыбнулась.

– Хорошо, когда ты так делаешь.

Беньямин посмотрел на нее настороженно.

– Но я ж никогда…

– Лучше бы почаще, – сказала она. – Я тебе когда-нибудь казалась сумасшедшей? Бывало, я сама так подумывала.

Внезапно растеряв всю самоуверенность, Беньямин выпустил ее руку. Бедная девушка. Что тут скажешь? Лили, очевидно, куда уязвимей, чем ему казалось. Может, лучше бы ей быть в доме. Надвигалась гроза. Где-то выла собака, плотные стаи скворцов с воплями бросались с одной крыши на другую. Даже мужественная старая лошадь вдруг забеспокоилась, принялась тихонько ржать, переминаться с ноги на ногу, высекая подковами искры. Игривый ветерок, весь вечер дергавший ореховое дерево за листья, теперь набрал силу, сделался острым как нож, тряся и раскачивая листву у них над головой. Глянув вверх, Беньямин увидел одинокий розовый цветок – тот рос в глубине куста и был защищен от непогоды; юноша сунул руку в гущу шипов сорвать розу.

– Это тебе, – сказал он, укрывая цветок от ветра. – Старомодная – гвоздичная китайская. Фрау доктор Бройер говорит, что этот сорт вывели в Китае больше тысячи лет назад.

– «Последняя роза лета». – Лили сложила цветок в ладони и вдохнула сладкий аромат. – Есть такое стихотворение. Я выучила несколько слов из него… – Вид у нее сделался растерянный. – Когда-то выучила.

Die letze der Rosen steeht blühendallein;

All ihre Gefahrten, sie schliefen schon ein.

Она вздохнула и повторила эти строки:

Цветет одиноко

Последняя роза,

Подруги погибли

Под гнетом мороза47.

– Если слушать – как-то грустно, – сказал Беньямин, уже пожалев, что не оставил цветок в покое: он-то надеялся порадовать Лили, а не опечалить пуще прежнего. Он чувствовал, что и сам падает духом. – Лето вернется, Лили, и розы тоже. Еще больше будет, если приглядывать. – Он пострижет этот куст при первой же возможности и насыплет под него столько удобрений, что на следующий год Лили поразится результату. – Будет прекрасный новый век, и роз станет больше, чем когда-либо прежде.