Проклятое время - читать онлайн книгу. Автор: Габриэль Гарсиа Маркес cтр.№ 11

Застегивая воротник, сеньор Кармайкл увидел на задней стене объявление: «Разговаривать о политике воспрещается». Он стряхнул с плеч оставшиеся на них волосы, повесил на руку зонтик и спросил, показывая на объявление:

– Почему вы его не снимете?

– К вам это не относится, – сказал парикмахер. – Мы с вами знаем: вы человек беспристрастный.

На сей раз сеньор Кармайкл прыгнул через лужу на тротуар не колеблясь. Парикмахер проводил его взглядом до угла, а потом уставился как загипнотизированный на мутную, грозно вздувшуюся реку. Дождь прекратился, но над городком по-прежнему висела свинцовая дождевая туча.

Около часа в парикмахерскую зашел сириец Моисее и стал жаловаться, что у него на макушке выпадают волосы, а на затылке растут слишком быстро. Сириец всегда приходил стричься по понедельникам. Обычно он с какой-то фатальностью опускал голову на грудь, и из его горла раздавался храп, похожий на арабскую речь, между тем как парикмахер громко разговаривал сам с собой. Однако в этот понедельник сириец проснулся, вздрогнув от первого же вопроса.

– Знаете, кто здесь был?

– Кармайкл, – ответил сириец.

– Кармайкл, этот паршивый черномазый, – словно расшифровывая имя, подтвердил парикмахер. – Я не перевариваю людей такого разряда.

– Людей! Да разве он человек? – запротестовал сириец Мойсес. – Рвань, уже три года он не менял старых туфель, но, следует заметить, в политике линия у него правильная: занимается своей бухгалтерией и на все закрывает глаза.

Мойсес снова уткнулся подбородком в грудь, собираясь захрапеть, но брадобрей стал перед ним, скрестив на груди руки, и спросил вызывающе:

– А за кого, интересно, вы, турок говенный?

Сириец невозмутимо ответил:

– За себя.

– Плохо. Вы бы хоть вспомнили про четыре ребра, которые по милости дона Чепе Монтьеля сломали сыну вашего земляка Элиаса.

– Грош цена Элиасу, если его сын ударился в политику, – ответил сириец. – Но парень теперь веселится на танцплощадках Бразилии, а Чепе Монтьель лежит в могиле.

Покидая свою комнату, где после долгих мучительных ночей царил полнейший беспорядок, алькальд побрил правую щеку, оставив в неприкосновенности восьмидневную щетину на левой. После этого он надел чистую форму, обулся в лакированные сапоги и, воспользовавшись перерывом в дожде, отправился пообедать в гостиницу.

В ресторане не было никого. Пройдя между столиками на четыре персоны, алькальд занял в самой глубине зала укромное место, скрытое от посторонних глаз.

– Маскарас! – позвал он.

Мгновенно появилась совсем юная девушка в коротком платье, облегающем большие, словно каменные, груди. Алькальд старался не глядеть на нее, заказывая обед. По пути на кухню девушка включила приемник, стоявший на полке в другом конце зала. Передавали последние известия с цитатами из речи, произнесенной накануне вечером президентом республики, потом зачитали новый список запрещенных к ввозу товаров.

Голос диктора разрастался в пространстве ресторана, а жара становилась все невыносимей. Когда девушка принесла суп, алькальд обмахивал вспотевшее лицо фуражкой, будто веером.

– Меня тоже от радио бросает в пот, – сказала девушка.

Лейтенант поедал суп. Он воспринимал эту гостиницу, существующую на доходы от случайных приезжих и коммивояжеров, отдельно от всего городка. Она существовала еще до его основания. Скупщики риса, приезжавшие из центральной части страны за урожаем, коротали ночи за карточным столом на деревянном балконе гостиницы, дожидаясь утренней прохлады, чтобы заснуть хоть на краткий миг.

Сам полковник Аурелиано Буэндиа, направляясь в Макондо на переговоры об условиях капитуляции в конце последней гражданской войны, проспал ночь на этом балконе еще в те времена, когда на много миль вокруг не было ни одного селеньица. Уже тогда это был тот же самый дом с деревянными стенами и цинковой крышей, с той же столовой и теми же картонными перегородками между комнатами, только без электричества и канализации. Один старый человек рассказывал, что в конце прошлого века на стене в ресторане висели специально для постояльцев разные маски и гость, надев одну из них, отправлялся в патио и справлял там малую нужду у всех на глазах.

Чтобы покончить с супом, алькальду пришлось расстегнуть воротник. Последние известия кончились, зазвучала пластинка с рекламой в стихах, после чего умирающий от любви мужчина с невыносимо сладким голосом решил в погоне за женщиной объехать весь свет. Дожидаясь следующих блюд, алькальд стал слушать душещипательное болеро, но внезапно увидел, как двое детей несут мимо гостиницы кресло-качалку и два стула. За ними две женщины и мужчина несли корыта, жаровни, кастрюли и прочий домашний скарб.

С порога алькальд крикнул им:

– Барахлишко-то небось ворованное?

Женщины остановились. Мужчина объяснил, что они перенесли дом на более высокое место. Алькальд спросил, куда именно, и мужчина показал своим сомбреро в южном направлении.

– Вон туда, наверх… Эту землю нам сдал за тридцать песо дон Сабас.

Алькальд окинул взглядом их пожитки. Разваливающаяся качалка, старые кастрюли – вещи бедняков. На секунду задумался и по-хозяйски приказал:

– Несите ваше добро на землю около кладбища.

Мужчина смешался.

– Эта земля муниципальная и не будет стоить вам ни гроша, – объяснил алькальд. – Муниципалитет вам ее дарит. – И добавил, обращаясь к женщинам: – А дону Сабасу передайте от меня: на его мошенничество есть закон.

Безо всякого аппетита он закончил обед, потом закурил сигарету, от окурка прикурил другую и задумался, облокотившись на стол. По радио передавали одно за другим тягучие сентиментальные болеро.

– О чем призадумались, лейтенант? – спросила девушка, убирая со стола.

Алькальд ответил, глядя на нее немигающими глазами:

– О бедных людях думаю…

На ходу он надел фуражку и уже у выхода повернулся и произнес:

– Пора сделать этот городок поцивилизованней.

Ему преградили путь сцепившиеся в смертельной схватке псы. Он увидел воющий клубок лап и спин, а потом – оскаленные зубы; одна из собак поджала хвост и, волоча лапу, заковыляла прочь. Алькальд обошел собак стороной и зашагал по тротуару в участок.

Истошный женский крик раздавался из камеры, а дежурный полицейский спал после обеда, лежа ничком на раскладушке. Алькальд толкнул раскладушку ногой. Полицейский подскочил спросонья.

– Кто это орет там? – спросил алькальд.

Приняв стойку «смирно», полицейский ответил:

– Эта баба клеила листки.

Отборная брань была ответом перепуганным подчиненным.

Алькальд хотел знать, кто привел женщину и по чьему приказу ее посадили в камеру. Полицейские начали многословно объяснять.