Президент Гавирия был не из тех, кто разбрасывается, не доводя дело до конца. За полгода правления он приучил подчиненных к весьма своеобразной форме связи: Гавирия писал им краткие записки на первых попавшихся под руку листках бумаги. Порой там даже вообще не было текста, а стояло лишь имя адресата. Гавирия передавал записку тому, кто в этот момент оказывался рядом с ним, а адресат уже сам понимал, что от него требуется. Для подчиненных такой метод работы был чреват еще и тем, что стиралась грань между рабочим временем и часами отдыха. Гавирия и сам не различал часов работы и досуга: на отдыхе он вел себя так же дисциплинированно, как и на работе, и мог отдавать письменные распоряжения даже во время коктейлей или сразу после подводной охоты, едва вынырнув из морских глубин.
– Даже когда играешь с ним в теннис, чувствуешь себя как на совете министров, – сказал один из приближенных Гавирии.
Президент мог заснуть прямо за письменным столом и минут через пять – десять просыпался свежим как огурчик; подчиненные же валились с ног от усталости. Какой бы легковесной ни казалась система записок, она позволяла действовать более оперативно и энергично, чем путем официальных распоряжений.
Эта система очень пригодилась президенту, когда он пытался остановить решение Верховного суда, направленное против экстрадиции. Аргументация президента сводилась к тому, что вопрос применения экстрадиции регулируется не Конституцией, а национальным законодательством. Министр Умберто де ла Калье быстро убедил в этом большинство судей. Но интересы народа в конце концов оказываются превыше интересов правительства, а люди прекрасно понимали, что угроза экстрадиции провоцирует волнения в обществе и, главное, порождает жесточайший терроризм. Поэтому общественности все-таки удалось добиться включения данного вопроса в тематику заседаний Комиссии по правам человека.
Следившая за политическими событиями семья Очоа очень боялась, что Эскобар, совсем осатанев, решит устроить катастрофу поистине апокалиптических масштабов. Предчувствие их не обмануло. В начале марта Вильямисар получил от Очоа взволнованную записку: «Срочно приезжайте, может произойти нечто ужасное». Выяснилось, что Пабло Эскобар прислал письмо с угрозой взорвать пятьдесят тонн динамита в историческом районе Картахена-де-Индиас, если не будут наказаны полицейские, бесчинствовавшие в пригородах Медельина. За каждого парня, убитого не в бою, Эскобар обещал взрывать сто килограммов динамита.
Невыдаванцы долгое время относились к Картахене как к неприкосновенной святыне, однако 28 сентября 1989 года взрыв сотряс фундамент отеля «Хилтон». Посыпались стекла, и погибли два врача, которые присутствовали на конгрессе, проходившем в гостинице. С той поры стало ясно, что война не пощадит даже город, признанный памятником Всемирного наследия. Новые угрозы Эскобара не оставляли никаких сомнений в том, что так оно и будет.
Президент Гавирия узнал об этом от Вильямисара за несколько дней до истечения срока ультиматума.
– Теперь борьба идет уже не за Маруху, а за спасение Картахены, – сказал Вильямисар в надежде убедить президента.
Тот в ответ поблагодарил за информацию и заверил, что правительство постарается не допустить катастрофы, однако поддаваться шантажу оно не намерено ни в коем случае. Пришлось Вильямисару самому ехать в Медельин и с помощью братьев Очоа отговаривать Эскобара от его замыслов. Далось это нелегко, но все-таки за пару дней до намеченного срока Эскобар выпустил срочное заявление, в котором говорилось, что на данный момент пленным журналистам гарантируется жизнь, а взрывы в крупных городах откладываются. Однако настроен он был решительно: если полиция до конца апреля не угомонится и будет продолжать полицейские операции в Медельине, от старинного, славного города Картахена не останется камня на камне.
Глава 9
Оставшись одна, Маруха поняла, что находится в руках людей, которые, вероятно, убили Марину и Беатрис. А чтобы она об этом не узнала, они отказываются ей вернуть радиоприемник и телевизор. Тогда Маруха перешла от настоятельных просьб к гневным требованиям, кричала на охранников, чтобы ее услышали соседи, отказалась от прогулок и пригрозила голодовкой. Дворецкий и охрана, не ожидавшие такого поворота событий, растерялись. Они шушукались, без толку совещаясь, что делать, ходили звонить по телефону и возвращались в еще большей растерянности. Бандиты то пытались утихомирить Маруху призрачными посулами, то запугивали, однако сломить ее волю, заставив отказаться от голодовки, им не удалось.
Никогда еще Маруха не чувствовала себя так уверенно. Понимая, что охранникам велено обращаться с ней хорошо и любой ценой сохранить ей жизнь, она отчаянно блефовала. И не ошиблась: через три дня после освобождения Беатрис рано утром в комнату без стука вошел Дворецкий с телевизором и транзистором.
– Должен вам кое-что сообщить, – сказал он и бесстрастно продолжил: – Донья Марина Монтойя мертва.
Маруха сама не ожидала, что воспримет его слова как что-то давно известное. Ее, наоборот, поразило бы, если бы Марину оставили в живых. Но когда она впустила мысль о смерти Марины не только в ум, но и в сердце, ей вдруг стало ясно, как же она любила Марину и как много бы отдала, чтобы весть о ее смерти оказалась неправдой.
– Убийцы! – крикнула Маруха Дворецкому. – Все вы убийцы! Вот вы кто!
В этот момент в дверях появился Доктор. Он хотел успокоить Маруху известием о том, что Беатрис благополучно добралась домой, но она отказывалась верить, пока сама не увидит Беатрис по телевизору или не услышит по радио. Появление Доктора еще больше распалило Маруху.
– Давненько вы не показывались, – прищурилась она. – Теперь-то мне понятно почему: вам, наверное, стыдно, что вы так поступили с Мариной!
Доктор опешил от неожиданности, а Маруха не унималась:
– Что случилось? Ее казнили?
Доктор объяснил, что это была месть за двойное предательство.
– С вами все по-другому, – добавил он и повторил уже звучавшую раньше фразу: – Тут дело в политике.
Маруха слушала его как завороженная; так бывает, когда человек чувствует, что скоро может умереть.
– По крайней мере расскажите, как все произошло, – попросила она. – Марина догадалась?
– Не догадалась. Клянусь.
– Но как можно было не догадаться?! Я вам не верю! – настаивала Маруха.
– Ей сказали, что ее перевозят в другое место, – объяснил Доктор, которому явно очень хотелось, чтобы Маруха ему поверила. – Потом велели выйти из машины и идти вперед, а сами выстрелили в голову. Она не успела ничего сообразить.
Образ Марины в капюшоне, шагающей вслепую по направлению к воображаемому дому, еще долго преследовал Маруху, когда она ночами не могла сомкнуть глаз. Момент прозрения в последний миг страшил ее даже больше, чем сама смерть. Утешала только коробочка с таблетками снотворного, которые она копила, словно бесценные сокровища, чтобы проглотить целую пригоршню, когда придется добровольно отправиться на убой.