– Пусть придут и всех нас укокошат! – вопили они.
Маруха дошла до ручки. Особенно ее мучил ополоумевший Злыдень, которому нравилось будить пленницу, приставив ей к виску автоматное дуло. У Марухи начали выпадать волосы. Каждое утро она с тоской смотрела на усеянную волосами подушку.
Конечно, охранники отличались друг от друга, но слабости у них были общие: тревожность и взаимное недоверие. А Маруха еще больше это подпитывала своими страхами.
– Как можно так жить?! – внезапно восклицала она. – Во что вы верите?.. Вы вообще понимаете, что такое дружба?
И, не дожидаясь ответа, загоняла их в угол:
– Для вас что-нибудь значит слово «товарищество»?
Они отмалчивались, но, видно, на душе у них становилось тревожно, потому что они не возмущались, а, наоборот, начинали пресмыкаться перед Марухой. Противостоял ей лишь один Злыдень.
– Поганые олигархи! – разорался однажды он. – Думали, вы вечно будете править? Черта с два! Ваша песенка спета!
Маруха, которая обычно так его боялась, в бешенстве крикнула:
– Да вы своих друзей убиваете, а они – вас! Вы все друг друга перебьете! Пусть мне хоть кто-нибудь объяснит, что вы за зверье такое!
В отчаянии из-за того, что ее нельзя убить, Злыдень шарахнул кулаком по стене и сломал запястье. Он дико завопил и со злобы разрыдался. Но Маруха не поддалась расслабляющему чувству жалости. Дворецкий весь вечер ее утихомиривал и даже предпринял тщетную попытку улучшить меню.
Маруха спрашивала себя: как могут люди, которые вытворяют такое, упорно верить, что для конспирации следует говорить шепотом, запирать комнату и приглушать радио и телевизор? Устав от этих слабоумных порядков, она взбунтовалась: принялась говорить нормальным голосом и ходить в туалет, когда захочет. Правда, это усиливало ответную агрессию, особенно если Дворецкий отлучался, оставляя ее на попечение двух дежурных. Кульминация наступила однажды утром. Охранник в маске ворвался в ванную, когда Маруха намыливалась, стоя под душем. Она еле успела прикрыться полотенцем и от ужаса завопила на всю округу. Охранник окаменел, душа у него ушла в пятки. Вдруг прибегут соседи? Но никто не прибежал, с улицы не донеслось ни вздоха. Охранник сделал вид, что ошибся дверью, и на цыпочках, пятясь, вышел из комнаты.
В самый неожиданный момент Дворецкий вернулся домой с незнакомой женщиной, которая взяла бразды правления в свои руки. Правда, беспорядка от этого только прибавилось. Женщина на пару с Дворецким участвовала в попойках, которые заканчивались драками и битьем посуды. Еду стали приносить совсем нерегулярно. По воскресеньям парочка отправлялась на гулянки. Маруха без охраны ходила по двору, а четверо охранников, бросив автоматы в комнате, ринулись на кухню в поисках съестного. В голову закралась соблазнительная мысль. Маруха встрепенулась и принялась ее лихорадочно обдумывать, гладя собаку. Она нашептывала псу ласковые слова, а он в восторге лизал ей руки и заговорщически урчал. Но внезапный крик Злыдня прервал ее мечтания.
Планам не суждено было сбыться. Собаку поменяли на другую, этакого пса-людоеда. Прогулки запретили и не спускали с Марухи глаз. Больше всего она тогда боялась, что ее прикуют к кровати пластмассовой цепью, которой Злыдень поигрывал у нее перед носом.
Стараясь предотвратить нежелательное развитие событий, Маруха сказала:
– Если бы я хотела убежать, я бы давно это сделала. Меня несколько раз оставляли одну, но я этим не воспользовалась.
Должно быть, кто-то все-таки передал ее жалобы «наверх», потому что однажды утром Дворецкий явился подозрительно смиренный и рассыпался в извинениях. Дескать, он умирает от стыда, ребята отныне будут вести себя хорошо, а за женой он уже послал, она вот-вот приедет. И действительно, Дамарис вернулась как ни в чем не бывало. А с ней вместе – дочка, мини-юбки из клетчатой материи «шотландки» и опостылевшая чечевица. Через два дня, тоже как ни в чем не бывало, приехали два начальника в масках, которые вытолкали взашей команду Злыдня и восстановили порядок.
– Они никогда не вернутся, – с мрачной решимостью заверил Маруху начальник.
Сказано – сделано. В тот же вечер прислали команду бакалавров, и, как по волшебству, в комнату вернулся февральский покой: время опять текло размеренно, Марухе приносили кучу журналов, звучали песни «Ганз эн Роузес», на экране красовался Мэл Гибсон в окружении воинов, знающих толк в любовных делах. Маруху умиляло, что молодые киллеры слушали и смотрели это так же увлеченно, как и ее сыновья.
В конце марта без предупреждения нагрянули двое. Чтобы прикрыть лица, они позаимствовали маски у охранников. Один, поздоровавшись, тут же принялся обмерять пол портновским метром, а второй начал любезничать с Марухой.
– Счастлив познакомиться с вами, сеньора! – воскликнул он. – Нам поручили постелить здесь ковер.
– Ковер?! – взорвалась Маруха. – Какой, к черту, ковер?! Мне не нужен ковер! Мне нужно отсюда уйти! Прямо сейчас, сию минуту!
Конечно, дело было не в ковре. Просто Маруха сочла, что освобождение откладывается на неопределенный срок. Потом охранники убеждали ее, что она неправильно истолковала происшедшее. Возможно, украшение комнаты означает, что ее скоро освободят, а комнату готовят для других, более ценных заложников. Но Маруха не сомневалась, что ковер в тот момент мог означать лишь одно: у нее украдут еще год жизни.
Пачо Сантосу тоже приходилось выдумывать, чем занять охранников, ведь когда им надоедало играть в карты, по десять раз смотреть одни и те же фильмы или рассказывать о своих подвигах в постели, они слонялись по комнате, как львы, посаженные в клетку. В прорезях капюшонов виднелись их налитые кровью глаза. Единственное, что они могли тогда сделать, – это взять отпуск. Охранники целую неделю пускались во все тяжкие, накачиваясь спиртным и наркотиками, и возвращались в еще более плачевном состоянии. Наркотики были строго запрещены, причем не только на работе; наказывали за их употребление очень сурово, однако пристрастившиеся к дурману всегда находили способ обмануть бдительность начальства. Обычно курили марихуану, но в тяжелые времена не брезговали и «базукой», от которой дурели окончательно и могли вытворить что угодно. Как-то раз охранник, проведя в загуле всю ночь, ворвался в комнату и разбудил Пачо диким воплем. Пачо показалось, что перед ним дьявол во плоти. Почти к самому лицу Пачо прильнула жуткая маска, в прорезях которой виднелись красные глаза, из ушей торчала щетина, изо рта исходило адское зловоние… Охраннику вздумалось завершить гулянку в компании Пачо.
– Ты даже не подозреваешь, какой я бандит! – воскликнул он в шесть утра, хватанув двойную порцию водки. И потом два часа подряд описывал Сантосу свою жизнь, хотя Пачо его не просил. Просто бандита замучила совесть. Наконец он напился до отключки, а Пачо не убежал только потому, что в последний момент у него не хватило духу.
Больше всего Пачо вдохновляли в плену письма жены, которые газета «Тьемпо» публиковала без купюр. Одно такое письмо сопровождалось свежей фотографией детей, после чего Пачо в порыве чувств написал ответное послание, полное потрясающих откровений, которые могут показаться смешными, но только тем, кто никогда не испытывал ничего подобного.