— На курсах выучился. Есть такие двухнедельные курсы, где людей учат, как надо писать всякие заявления и ходатайства. Мы, брат, живем в Норвегии, и если тебе нужен совет, никогда не уходи с работы и не обращайся в контору по трудоустройству или в социальное ведомство. Тетки, которые сидят там и лыбятся, и не таким, как ты, бесхребетным, хребты ломают.
Я поднял голову. Юнни начал писать новое заявление. Я как наяву видел его в оранжевом комбинезоне, с лопатой, которой он, шагая за асфальтоукладчиком, разбрасывает горячий асфальт. Дописав заявление, он протянул листок мне, и тут вошла Бетти.
— Там какие-то люди пришли, хотят поговорить с Гретой.
— Она, вероятно, в комнате, с Ниной, — сказал я.
— По-моему, тебе стоит выйти к ним.
Я был не в силах ни с кем встречаться.
— А где Хуго?
— Уехал на забой.
Следом за Бетти я вышел в коридор. Она взялась за ручку двери.
— Не мешало бы сперва немножко привести себя в порядок, — сказала она.
Во дворе стоял худой мужчина с жидкими длинными волосами, в круглых очках. В руке он держал газету. Вокруг толпилось десять — двенадцать подростков-монголоидов. Я спустился с крыльца, поневоле опираясь на перила. Подростки, косоглазые, с одутловатыми лицами, казались испуганными. Мужчину звали Хьерстад, он был художник-любитель и часто сидел у реки, писал акварели с прёйсеновскими
[11]
домиками, водопадами, сеновалами.
Хьерстад взмахнул газетой.
— В жизни не видывал такой бесчеловечности! — воскликнул он и обернулся к подросткам. — Да-да, такой беспардонной наглости и бесчеловечности! — Он посмотрел на меня.
— А зачем вы сюда-то явились? — спросил я.
— Зачем явился? — повторил он и опять обернулся к монголоидам. — Он наверняка хочет, чтобы я ушел. Так мне уйти?
— Да-а-а, — промычала одна из девчонок.
— Не-е-ет! — крикнул невысокий парнишка.
Хьерстад опять воззрился на меня.
— Ярлыки любите навешивать, да? Решили отнять у тех, кто живет в «Брейдаблике», всю порядочность и человечность? Навредить им хотите? — Он жестом обвел подростков. — Кой-чего вы явно недопонимаете. Они не животные. Они люди. Посмотри на них — это люди, а не звери и не вещи. Они не дадут топтать себя ногами. — Он стукнул свернутой газетой по ладони.
Девчонка вдруг завыла. Остальные уставились на нее, переминаясь с ноги на ногу, похоже, и сами вот-вот завоют. Девчонка, запрокинув голову, голосила: «У-у-у-о-о-у-у…» Хьерстад обнял ее за плечи, но она не унималась. Черт, просто невероятно.
— Видите, что вы наделали? — воскликнул Хьерстад.
Он тихонько покачивал девчонку, и мало-помалу она утихла, закрыла рот, опустила голову, глядя в траву. Я уверен, Хьерстад заранее велел ей устроить этот спектакль, но это не имело значения, ведь я пока не выяснил, зачем они явились. Так я и сказал. Хьерстад оставил девчонку, опять подошел ко мне и взмахнул газетой.
— Что это, по-вашему, а?
— Сегодняшний номер «Курьера», — ответил я.
Он сунул мне газету.
— Откройте семнадцатую страницу.
На первой полосе красовалась большущая фотография Стейна Уве Санна: скосив глаза, он обнимал за плечи какую-то молодую особу с лошадиными зубами. Он спас в Рёлдале утопающего, о чем и сообщалось в хвалебных выражениях. «Местный полицейский рисковал жизнью». Я быстро перелистал газету, открыл семнадцатую страницу — читательские письма.
СКВЕРНАЯ ОБСТАНОВКА НА НУРДРЕ-ГАТЕ
В последнее время старожилы Нурдре-гате весьма раздосадованы тем, что происходит в этом некогда вполне респектабельном районе города Мелхуса. Раньше здесь кипела жизнь — веломастерская, цветочный магазин, химчистка, уютный пансионат, пожарная часть, игровая площадка, где, весело смеясь, играла детвора, — теперь же улица превратилась в унылое, пустынное пространство, где никому из старожилов совершенно не хочется находиться. Причину такого положения обходили молчанием, по крайней мере до сих пор. Пришло время наконец прямо сказать обо всем. Мы, знакомые с этой улицей в ее лучшие времена, хорошо знаем, что все изменилось к худшему после того, как в старом ленсманском доме по Нурдре-гате, 47, разместили интернат «Брейдаблик». Случилось это шесть лет назад, и за шесть лет обитатели данного учреждения полностью завладели всей улицей. Уютная спокойная атмосфера давно сменилась жуткими воплями интернатских, и дети, которые раньше могли свободно гулять по округе, теперь изо дня в день прячутся по домам, напуганные неадекватным, а то и угрожающим поведением неполноценных подростков. Одно дело, когда по соседству живут один или двое таких, и совсем другое — когда их два десятка. Словом, пора навести здесь порядок, чтобы старожилы вновь могли обрести приятную атмосферу и покой, какими некогда отличались будни этой достойной городской улицы.
Семья Йёрстад / Грета Йёрстад
Я сложил газету. Они стояли вокруг, таращились на меня. Один утирал сопли. Девчонка жевала верхнюю губу. Маленький парнишка топтался в траве, урча как моторчик.
— Я вижу это впервые.
Хьерстад обернулся к подросткам.
— Хотел бы я знать, где находится автор этого опуса! Может, его написало привидение? Мираж? Фата-моргана?
— Ага, привидение! — взвизгнула девчонка.
— Мы подадим в суд, — сказал Хьерстад. Он словно нажал на кнопку: пять-шесть подростков сразу зашумели.
— Правильно. Подавайте в суд, — согласился я.
— Это не шутка. Мы вчиним вам иск.
— Вчиняйте, и немедля.
Хьерстад завращал глазами.
— Как вы себя ведете! — крикнул он.
Я вернулся к крыльцу, одним прыжком одолел лестницу, громко хлопнул дверью и бегом рванул в уборную.
Через четверть часа я поднялся на второй этаж, постучал к матери. Тишина. Я постучал еще раз, подергал дверь. Заперто. На ступеньках появилась Бетти.
— Впусти меня, — сказал я.
— Нет, — пискнула мамаша из комнаты.
— Тут кое-кто заходил. Знаешь кто?
— Я честно выразила определенное мнение, — ответила она.
— Нельзя так грубо нападать через газету на монголоидов. Все с ними носятся как с писаной торбой, коммуна на них не надышится. С тем же успехом ты могла бы написать, что Бундевик
[12]
изнасиловал целый детский сад.
Одно дело, что она накатала это письмо, и совсем другое — что редакция «Курьера» его напечатала. Я знал тамошних сотрудников и понимал, что никакой ошибки тут нет. Они сидели себе по кабинетам и опять животы надрывали от смеха.